Моя жизнь, или История моих экспериментов с истиной

Равнодушие руководства железных дорог к условиям, в которых путешествуют пасажиры третьего класса, а также неопрятность самих пассажиров превращают поездку в суровое испытание для человека, который следит за чистотой собственного тела. Когда я говорю о неопрятности, то имею в виду мусор, который пассажиры спокойно бросают на пол вагона, и постоянное курение. Жующие бетель или табак превращают купе в плевательницу; в вагоне царят шум и гам, тут и там слышны ругательства, и никто не желает считаться с комфортом других пассажиров. Я не заметил большой разницы между моим путешествием третьим классом в 1902 году и поездками тем же классом с 1915 по 1919 год.

Как мне кажется, есть только один способ решить эту проблему: образованные люди должны сами попытаться ездить третьим классом, чтобы повлиять на привычки его постоянных пассажиров, а также регулярно сообщать обо всем управляющим и не переставать жаловаться. При этом ни в коем случае нельзя давать взятки или прибегать к другим незаконным средствам ради обеспечения личного комфорта и мириться с нарушениями железнодорожных правил другими пассажирами. Уверен, что только так можно изменить ситуацию к лучшему.

Из-за серьезной болезни, поразившей меня в 1918–1919 годах, я был вынужден перестать ездить третьим классом, но это продолжало постоянно волновать меня. Более того, недуг поразил меня именно тогда, когда борьба за права пассажиров третьего класса начала давать плоды. Трудности, с которыми сталкиваются небогатые пассажиры железных дорог и пароходов, усугубляются их собственными дурными привычками и теми послаблениями, которые правительство делает иностранной торговле. Для решения всех этих проблем стоило бы собрать небольшую группу энергичных людей, способных посвящать им все свое время.

Но на этом я оставляю обсуждение нелегкой доли пассажиров третьего класса, чтобы перейти к воспоминаниям о моем пребывании в Бенаресе. Я прибыл туда утром и решил остановиться у одного панда. Как только я сошел с поезда, меня сразу окружили многочисленные брахманы, и я выбрал того, который показался мне более опрятным и более добрым с виду. Выбор оказался удачным. Во дворе его дома паслась корова, а комнату мне предоставили на втором этаже. Я не хотел есть, не совершив сначала омовения в водах Ганга, как следовало правоверному. Брахман взялся за приготовления к этому. Я заранее предупредил его, что не смогу вручить ему в качестве дакшина[84] больше одной рупии четырех анн и ему следует иметь это в виду, готовясь к обряду.

Брахман принял мое условие.

— Богат или беден паломник, — сказал он, — служба остается неизменной. А размер подношения, которое мы получаем, зависит только от желания и возможностей паломника.

И мне не показалось, что панда хоть в чем-то пренебрег своими обязанностями. Молитва пуджа закончилась в полдень, а после я направился в храм Каши Вишванатх на даршан[85]. Меня крайне огорчило то, что я там увидел. Когда я практиковал в Бомбее в 1891 году, я посетил лекцию на тему «Паломничество в Каши» в зале «Прартхана самадж» и потому был готов испытать некоторое разочарование. В действительности я был разочарован даже еще сильнее.

К храму вела узкая и скользкая дорожка. Было шумно. Жужжание бесчисленных мух, выкрики торговцев и паломников были невыносимы.

И там, где человек ожидал оказаться в атмосфере медитации и причастности к Богу, его особенно поражало полное ее отсутствие. Приходилось искать эту атмосферу в себе самом. Я понаблюдал за благочестивыми сестрами, которые смогли погрузиться в медитацию, отрешившись от всего, что их окружает, но в том не было никакой заслуги настоятелей храма. На них лежала ответственность за создание и поддержание в храме и на его территории чистой, благостной и торжественной атмосферы. А вместо этого я попал на базар, на котором ловкие торгаши продавали сласти и всякие безделушки.

Когда я вошел в храм, меня приветствовала вонь сгнивших цветов. Пол выложили добротным мрамором, однако отдельные куски были выломаны, и в образовавшиеся отверстия какие-то особенно ревностные паломники, лишенные всякого вкуса, вставили рупии. Теперь там скапливалась грязь.

Я подошел к Джнана-вапи (Кладезю знания). В нем я искал Господа, но не смог найти Его. Само собой, настроение мое ухудшилось. Пространство вокруг Джнана-вапи тоже было покрыто грязью. Желание давать дакшин у меня пропало, и я пожертвовал лишь один пай. Панда, приставленный к Кладезю, рассердился и отшвырнул монету в сторону. Затем он обругал меня и сказал:

— За это оскорбление ты попадешь прямиком в ад.

Его пророчество не смутило меня.

— Магараджа, — сказал я, — что бы ни уготовила мне судьба, человек вроде вас не должен позволять себе говорить такие мерзкие слова. Можете взять мой пай или лишитесь и его тоже.

— Уходи, — отозвался он. — Мне не нужен твой пай.

После чего осы́пал меня новыми проклятиями.

Я подобрал пай и хотел удалиться, утешая себя лишь тем, что брахман не получил монету и она осталась при мне. Но магараджа был не из тех, кто упустит хоть пай. Он окликнул меня: