Моя жизнь, или История моих экспериментов с истиной

Мне довелось отведать плодов этой автократии. Прежде всего, я был вызван к начальнику департамента, чиновнику с Цейлона. Чтобы никому не показалось преувеличением слово «вызван», необходимо кое-что прояснить: мне не прислали письменной повестки. Лидерам индийской общины нередко приходилось наносить визиты азиатским чиновникам. Среди этих лидеров был ныне покойный шет Тайиб Хаджи Хан Мухаммад. Начальник департамента спросил его, кто я такой и почему приехал сюда.

— Это наш консультант по юридическим вопросам, — сказал шет Тайиб. — Мы просили его приехать сюда.

— Тогда для чего здесь мы? Разве не нам поручили защищать вас? Что может знать Ганди о местных условиях? — задал вопрос чиновник.

Шет Тайиб ответил на это, как мог, ясно:

— Конечно, вы здесь для этого. Но Ганди — один из нас. Он знает наш язык и понимает наши нужды. Вы же, в конце концов, только чиновники.

Тогда-то сагиб и распорядился, чтобы шет Тайиб привел меня к нему. Я явился к сагибу вместе с шетом Тайибом и еще несколькими индийцами. Сесть нам не предложили.

— Что привело вас сюда? — спросил сагиб, обращаясь ко мне.

— Я приехал сюда по просьбе соотечественников, чтобы помогать им советами, — ответил я.

— Но разве вы не знаете, что не имели права приезжать сюда? Разрешение было выдано вам по ошибке. Вас нельзя отнести к осевшим здесь индийцам. Вам следует вернуться домой. И не пытайтесь дожидаться мистера Чемберлена. Азиатский департамент был специально создан для защиты интересов индийцев. Теперь можете идти.

На этом он со мной распрощался, не дав возможности ответить ему.

Однако моих спутников он попросил задержаться. Он осы́пал их бранью и порекомендовал выдворить меня из страны.

Они вышли от него заметно огорченными. Мы оказались в очень затруднительном положении.

3. Проглотив оскорбления

Оскорбление причинило мне душевную боль, но я пережил их так много в прошлом, что приобрел к ним определенный иммунитет, а потому решил забыть и о самом последнем, поступив так, как подсказывал здравый смысл.

Нам прислали письмо от начальника Азиатского департамента, сообщавшее, что, поскольку я уже встречался с мистером Чемберленом в Дурбане, необходимо вычеркнуть мое имя из списка членов депутации, добивающейся с ним новой встречи.

Письма оказалось достаточно, чтобы выбить из колеи моих друзей. Они предложили полностью отказаться от нашей идеи. Мне пришлось напомнить им о проблемах, стоявших перед общиной.

— Если вы не будете настойчиво привлекать к ним внимание мистера Чемберлена, — сказал я, — все решат, что у вас нет вообще никаких поводов для жалоб. В конце концов, все изложено для него в письменном виде, и документ уже готов. Не имеет значения, зачитаю ли его я сам или кто-то другой. Мистер Чемберлен все равно не станет ничего обсуждать с нами. Боюсь, нам придется проглотить оскорбление.

Едва я закончил говорить, шет Тайиб воскликнул:

— Но разве оскорбление, нанесенное вам, не является оскорблением всей общины? Как можем мы забыть, что вы наш представитель?

— Верно, — сказал я, — но даже общинам порой приходится оставлять без ответа подобные оскорбления. Разве у нас есть выбор?

— Пусть будет то, что будет, но почему мы должны мириться с новыми обидами? Хуже нам уже ни от чего не станет. Разве много прав мы еще можем потерять? — спросил шет Тайиб.

Это был смелый ответ, но мог ли он помочь нам добиться своей цели? Я слишком хорошо осознавал ограниченность возможностей общины. Пришлось успокоить друзей и посоветовать, чтобы мое место в депутации занял адвокат из Индии мистер Джордж Годфри.

Итак, мистер Годфри возглавил депутацию. Мистер Чемберлен так отреагировал на мое отсутствие:

— Чем выслушивать снова и снова одного и того же представителя, не лучше ли видеть каждый раз кого-то нового?

Вот так он постарался смягчить обиду.

Но все это не исчерпало проблемы, а лишь добавило работы и общине, и мне самому. Нам приходилось все начинать заново.

— Это по вашему настоянию община приняла участие в войне, и теперь вы можете видеть, к чему это привело, — подшучивали надо мной некоторые, но их подначки я воспринимал совершенно спокойно.

— Я ничуть не жалею, что дал тот совет, — говорил я. — С моей точки зрения, мы поступили правильно, приняв участие в войне. Таким образом мы просто исполнили свой долг. И нам не стоит ожидать какого-то вознаграждения за нашу работу, но я твердо убежден, что любые добрые дела рано или поздно приносят плоды. Давайте забудем о прошлом и подумаем о задачах, которые стоят перед нами сейчас.

Остальные руководители общины были в этом со мной согласны.

Потом я добавил: