Моя жизнь, или История моих экспериментов с истиной

Постепенно я установил контакт с этими солдатами, и они перестали нам мешать. Среди командиров были полковник Спаркс и полковник Уайли, которые были моими недоброжелателями в 1896 году. Их удивил мой нынешний подход к делу, они пришли ко мне и поблагодарили. Затем меня представили генералу Маккензи. Пусть только читатель не думает, что речь идет о профессиональных военных. Полковник Уайли был известным в Дурбане адвокатом, а полковник Спаркс — столь же известным дурбанским владельцем мясной лавки. Генерал Маккензи был богатым фермером в Натале. Все эти джентльмены записались в добровольцы, прошли военное обучение и приобрели некоторый опыт.

Зулусы, о которых нам нужно было позаботиться, не были ранены в боях. Часть из них арестовали по подозрению в чем-либо. Генерал приговорил их к жестокой порке. Плети оставили на их телах глубокие отметины, а поскольку несчастными никто не занимался, появились нагноения. Остальные зулусы вообще считались сторонниками англичан. Но хотя им выдали особые значки, чтобы отличать от «врагов», солдаты стреляли в них по ошибке.

Я не только присматривал за зулусами, но и готовил и раздавал лекарства белым солдатам. Это было достаточно легко, поскольку, если читатель помнит, я целый год проработал в маленькой больнице доктора Бута. Вот так я вновь поневоле стал близко общаться со многими европейцами.

Наш корпус был приписан к подвижной колонне. Нам отдавали приказ немедленно выдвигаться туда, где возникала опасность. Сопровождали мы в основном конную пехоту. Когда мы перемещались куда-либо, приходилось идти за колонной пешком, неся на плечах носилки. Два или три раза мы покрывали по сорок миль в день. Но куда бы мы ни направлялись, я всегда был только благодарен за богоугодное служение. Мы несли на себе случайно раненных друзей-зулусов и заботились о них, точно сиделки.

25. В поисках

«Восстание» зулусов стало для меня совершенно новым опытом и заставило о многом задуматься. Даже конфликт с бурами не показал мне так живо ужасы войны, как этот мнимый «бунт». Это была и не война вовсе, а настоящая охота на людей. Причем так думал не только я. Мое мнение разделяли многие англичане, с которыми мне доводилось беседовать. Слышать каждое утро, как солдатские ружья издают звуки, подобные взрывам хлопушек, в хижинах ни в чем не повинных людей и жить в состоянии постоянного напряжения было поистине мучительно. Но приходилось глотать эти горькие пилюли. Спасало то, что работа нашего санитарного корпуса состояла главным образом в заботе о раненых зулусах. Я понимал, что никто, кроме нас, о них не позаботится. Вот почему эта работа стала большим утешением.

Но задумываться заставляло и многое другое. Мы находились в малонаселенной части страны. На большом расстоянии друг от друга среди холмов были разбросаны примитивные краали[97] «нецивилизованных» зулусов, как их называли. Шагая с ранеными на носилках или без них по этим торжественным пустынным местам, я часто погружался в размышления.

А размышлял я о брахмачарье и ее последствиях, и уверенность моя все росла. Мы обсуждали эту тему в кругу моих товарищей. Я еще не понимал тогда, что брахмачарья необходима для того, кто жаждет самореализации, но уже сознавал, что тот, кто искренне стремится служить человечеству, не может обойтись без нее. Я понял, что мне следует искать все новые и новые возможности служения людям, а добиться своей цели, ограничившись лишь радостями семейной жизни, рождением детей и их воспитанием, нельзя.

Одним словом, я не мог жить, руководствуясь одновременно желаниями плоти и желаниями духа. Взять, к примеру, нынешнюю ситуацию. Я бы ни за что не бросился в самую гущу бойни, если бы жена ждала ребенка. Без соблюдения брахмачарьи служение семье стало бы несовместимо со служением обществу. Благодаря брахмачарье они оказывались прекрасно совместимыми.

Раздумывая подобным образом, я вдруг почувствовал сильное желание как можно скорее дать окончательный обет. Эта мысль воодушевила меня. Мое воображение немедленно разыгралось, и я узрел неограниченные возможности служения.

Пока я целиком отдавался напряженной физической и умственной работе, пришло сообщение, что подавление «восстания» почти закончено и наш корпус будет в ближайшее время расформирован. Через несколько дней так и произошло, и нас отпустили домой.

Вскоре я получил письмо от губернатора, в котором он особо поблагодарил меня за проделанную нашим санитарным корпусом работу.

Приехав в Феникс, я сразу же побеседовал о брахмачарье с Чхаганлалом, Маганлалом, Уэстом и всеми остальными. Идея им понравилась, и они признали необходимость обета, но напоминили и о трудностях, связанных с ним. Некоторые смело начали блюсти его, а кому-то, насколько я знаю, даже удалось успешно справиться с возникшими сложностями.