Моя жизнь, или История моих экспериментов с истиной

28. На грани смерти

Во время вербовочной кампании я едва не довел свой организм до полного истощения. В те дни моя пища состояла главным образом из арахисового масла и лимонов. Я знал, что чрезмерное употребление масла может повредить здоровью, но тем не менее продолжал позволять себе его в больших количествах. От этого у меня началась легкая дизентерия, но я не придал ей серьезного значения и тем же вечером отправился в ашрам: редкие визиты туда вошли у меня в привычку. Тогда я едва ли вообще принимал какие-либо лекарства. Я посчитал, что поправлюсь, если просто пропущу одну из ежедневных трапез, и действительно почувствовал себя намного лучше после того, как не позавтракал на следующее утро. Однако я понимал, что для окончательного выздоровления должен продолжить свой пост и отказываться от всего, кроме фруктовых соков.

В тот день отмечался какой-то праздник, и, хотя я предупредил Кастурбай, что не стану ничего есть на обед, она подвергла меня искушению, которому я поддался. Поскольку я воздерживался от молока и молочных продуктов, она специально для меня приготовила сладкую кашу из пшена, добавив в нее растительного масла вместо гхи (топленого). Кроме того, меня ждала целая миска бобов мунг. Мне всегда очень нравились эти блюда, и я принялся за них, надеясь без всяких последствий поесть немного, так, чтобы осталась довольна Кастурбай, а я достаточно насытился. Но дьявол ждал своего часа, намереваясь сотворить черное дело. Вместо того чтобы отведать понемногу и того и другого, я насладился полноценным обедом. Этого оказалось достаточно. Я увидал ангелов смерти. Буквально через час дизентерия стала острой.

Тем же вечером мне нужно было вернуться в Надиад. С превеликим трудом я дошел до станции Сабармати, то есть преодолел расстояние всего в десять фарлонгов[124]. Валлабхаи, присоединившийся ко мне в Ахмадабаде, заметил, что мне нездоровится, но я не позволил ему догадаться, насколько сильную боль я испытываю.

Мы прибыли в Надиад примерно в десять часов. Анаташрам, где располагалась наша штаб-квартира, находился всего в полумиле от станции, но мне показалось, что в десяти, не меньше. Я сумел добраться до дома, однако резкая боль тем временем продолжала усиливаться. Вместо того чтобы воспользоваться обычным туалетом, стоявшим на некотором отдалении от дома, я попросил поставить судно в смежной комнате. Мне было стыдно просить об этом, но не оставалось другого выхода. Фулчанд незамедлительно принес его. Меня окружили озабоченные друзья. Они отнеслись ко мне с любовью и вниманием, но это не могло облегчить боль. Мое упрямство лишь усугубляло их растерянность. Я отказался от всякой медицинской помощи. Я не принимал никаких лекарств, а предпочел выносить муки, считая их своим наказанием за безрассудство. Товарищи наблюдали за мной в тревоге и смятении. За двадцать четыре часа я, должно быть, справлял нужду тридцать или сорок раз. Я ведь постился и не пил поначалу даже фруктовых соков. Аппетит полностью пропал. Я всегда считал свое тело крепким, но сейчас обнаружил, что оно уподобилось комку глины. Мой организм перестал сопротивляться. Приехал доктор Кануга и стал умолять меня принять лекарство. Я не внял его мольбам. Он предложил сделать мне укол. Но и это предложение я отверг. Мое невежество было в то время просто нелепым: я считал, что в любой инъекции обязательно содержится своего рода сыворотка. Доктор же собирался сделать мне укол с какой-то растительной субстанцией, как я узнал позже, когда было уже слишком поздно. Частые дефекации продолжались, доводя меня до изнеможения. Переутомление спровоцировало приступы лихорадки и бреда. Друзья нервничали все сильнее и вызывали ко мне новых врачей. Но что они могли поделать с пациентом, который отказывался прислушиваться к их советам?

Шет Амбалал с его добрейшей женой приехали в Надиад, поговорили с моими товарищами, после чего крайне осторожно перевезли меня в принадлежащее им бунгало Мирзапур в Ахмадабаде. Невозможно себе представить, чтобы кого-то окружили такой заботой, как меня во время той болезни. Но лихорадка продолжала одолевать меня, изматывая все больше день ото дня. Я чувствовал, что болезнь затянется и исход, не исключено, будет фатальным. По-прежнему окруженный любовью и вниманием под крышей дома шета Амбалала, я все равно не находил себе места от тревоги и умолял вернуть меня в ашрам. Ему пришлось смириться с моим упрямством.

И пока я ворочался в постели, пытаясь унять боль, в ашрам приехал Валлабхаи с новостями о полном поражении Германии в войне. Он сообщил мне, что получил уведомление от комиссара округа: в вербовочной кампании теперь не было никакой необходимости. Я почувствовал облегчение, поскольку можно было больше не беспокоиться о вербовке.