Моя жизнь, или История моих экспериментов с истиной

Еще я встретил нескольких уже знакомых мне палубных пассажиров, которые сошли на берег, чтобы приготовить себе горячую пищу и спокойно поесть. Они тоже как раз собирались вернуться на пароход, и мы все заняли места в одной шлюпке. В гавани начался сильный прилив, а наша шлюпка была перегружена. Мощное приливное течение не позволяло шлюпке удерживаться у трапа, сброшенного с парохода. Едва она касалась трапа, как ее относило течением. Между тем прозвучал первый гудок к отплытию. Я встревожился не на шутку. Капитан наблюдал за нашими мучениями с мостика. Он распорядился задержать судно на пять минут. Рядом с пароходом вертелась еще одна лодка, которую капитан нанял специально для меня за десять рупий. Она-то и подобрала меня с перегруженной шлюпки. Трап уже убрали, и потому я был поднят на борт с помощью обыкновенной веревки, после чего пароход незамедлительно снялся с якоря. Остальных пассажиров в шлюпке пришлось бросить на произвол судьбы. Только тогда я понял всю важность предупреждения капитана.

Следующим портом на нашем пути после Ламу стала Момбаса, затем — Занзибар. Остановка здесь оказалась долгой — восемь или десять дней, а затем нам предстояло пересесть на другой пароход.

Капитан успел ко мне привязаться, но его горячая дружба неожиданно приняла совершенно нежелательный оборот. Он пригласил меня и еще одного английского друга на увеселительную прогулку, и мы все отправились на берег в его личной шлюпке. Я не знал, что подразумевалось под «увеселительной прогулкой», а капитан, конечно же, не подозревал, насколько чужды мне были подобные развлечения. Местный зазывала отвел нас в квартал, населенный негритянками. Каждому из нас предоставили отдельную комнату; онемев от стыда, я застыл посреди своей. Одному Небу известно, что́ бедная женщина подумала обо мне. Когда капитан окликнул меня, я вышел точно таким же незапятнанным, каким и вошел, и тогда он все понял. Поначалу мне было очень стыдно, но, поскольку я не мог думать о случившемся без ужаса, стыд скоро улетучился. Я лишь возблагодарил Бога, что вид той женщины не возбудил во мне желания. Осталось только чувство презрения к самому себе за проявленную слабость. Приходилось сожалеть, что я не набрался смелости сразу же отказаться от предложенной мне комнаты.

Это стало третьим испытанием подобного рода в моей жизни. Вероятно, многие невинные молодые люди невольно согрешили бы на моем месте из-за ложного чувства стыда. Но я не мог поставить себе в заслугу тот факт, что просто вышел оттуда незапятнанным. Заслугой стал бы решительный отказ вообще входить в ту комнату. Спасением я целиком обязан Его милосердию. Произошедшее укрепило мою веру в Бога и научило избавляться от хорошо знакомого теперь ложного чувства стыда.

Поскольку мы задержались в том порту на неделю, я снял квартиру в городе и успел основательно изучить окрестности, прогуливаясь пешком. В Индии только Малабарский берег может дать подлинное представление о пышной растительности Занзибара. Меня поразили гигантские деревья и размеры плодов на них.

Еще одной остановкой стал Мозамбик, а ближе к концу мая мы наконец добрались до Наталя.

7. Некоторые впечатления

Порт Наталя — Дурбан, известный также как Порт-Наталь. Там-то меня и встретил шет Абдулла. Когда пароход причалил, я увидел, как люди всходят на борт, чтобы приветствовать своих прибывших друзей; мне бросилось в глаза, что к индийцам здесь относились без особого почтения. Я не мог не заметить, что друзья шета Абдуллы ведут себя несколько высокомерно. Меня это огорчило, но шет Абдулла уже явно привык к подобному обращению. Люди, смотревшие на меня, не скрывали любопытства. Моя одежда отличалась от одежды других индийцев. На мне были сюртук и тюрбан, похожий на бенгальский головной убор пагри.

Меня привезли в здание, в котором располагалась фирма, и провели в выделенную мне комнату рядом с комнатой шета Абдуллы. Он не понимал меня. Я не понимал его. Он прочитал бумаги, переданные ему через меня его братом, но они еще больше озадачили его. Он, похоже, подумал, что брат прислал ему пресловутого «белого слона». То, как я одевался и жил, поразило его. Вероятно, он подумал, что я европейский мот. У него пока не нашлось для меня работы: судебный процесс проходил в Трансваале, и не было никакого смысла отправлять меня туда немедленно. Шет Абдулла, очевидно, задался вопросом, насколько можно доверять моим способностям и честности. Сам он не имел возможности присматривать за мной в Претории. Между тем ответчики по делу находились там же, и он опасался их пагубного влияния на меня. Если нельзя поручить мне работу, непосредственно связанную с делом, а со всем остальным прекрасно справлялись его клерки, то что еще я был в состоянии сделать? Клерков он мог наказывать, но мог ли наказать меня за возможную ошибку? Стало быть, раз никакой работы над процессом не было, приходилось держать меня при себе без всякой надобности.