Моя жизнь на тарелке

— А вот и не-ет! — Джек колошматит кулаками по столу. — Сам ты семечка, дулацкая семечка, а я слазу был ковбой, клу-той ковбой! Мама! Он меня семечкой обзывает!

Мальчишки умолкли в ожидании.

— Н-ну… в чем-то он прав, — тяну я. На часах без пятнадцати восемь утра — странное время для лекции по половому воспитанию. — Все мы выросли из… гм… чего-то вроде семечек.

— Вот таких! — со знанием дела кивает Чарли, сунув брату под нос миску с посеревшими от старости жареными семечками подсолнуха. «Сладкое зубы портят, семечки берегут», — твердила Стелла до тех пор, пока я не последовала ее примеру. Жест был эффектный, результат нулевой.

Мальчишки в заинтересованной задумчивости ковыряют пальцами в миске с семечками, затем переводят искрящиеся научной любознательностью взоры на мой живот (пресс качать надо, Клара, пресс надо качать!). Я ускоряю суету, кругами мечусь по кухне, грохочу пластмассовыми коробками для ленча, — словом, изображаю бурную деятельность в надежде отвлечь детей от скользкой темы. На мое счастье, Чарли сползает со стула и отправляется на поиски плейера, а Джек переключается на рельефный торс рекламного гвардейца с коробки овсянки, так что «семенной» вопрос на время теряет актуальность.

Аналогичную проблему со мной Кейт решила легко и просто, когда мне исполнилось семь лет. Не утруждая себя беседами о семечках и пестиках с тычинками, она подсунула мне книжку, предназначенную для студентов-медиков. Ненавидя сентиментальность в любых ее проявлениях, мама остановила свой выбор на учебнике, напичканном диаграммами, схемами и изображениями громадных эрегированных фаллосов, похожих на слегка отощавших за зиму и зачем-то ошпаренных кипятком сусликов. Любовный акт был представлен рисунком в стиле пещерного примитивизма, на котором силуэт (голубой) мужчины возлежал на силуэте (розовом) женщины, причем membrum virile [8]голубого силуэта четко просматривался внутри женщины, где-то внизу ее живота. Поскольку счастливые любовники были всего лишь силуэтами, то обходились без лиц, а поскольку они к тому же были всего лишь рисованными силуэтами, то и особой активностью, понятное дело, не отличались. Потому-то я и опозорилась перед моим первым, Джонни Эдвардсом, застыв под ним как манекен или, точнее, как силуэт, в наивной уверенности, что следую правилам секса. Хм… Повременю-ка я, пожалуй, с подробностями. Чем, в конце концов, плоха версия семечка?

Через десять минут Чарли и Джек уже мчатся навстречу Наоми, которая любезно предложила отвезти их в школу. Мы с ней не разговаривали почти неделю, разве что махали друг другу из окон машин да вчера вечером перекинулись парой фраз по телефону. Сегодня Наоми выглядит совсем неплохо, почти как я по утрам… иными словами, это не привычная Наоми, а ее антипод: лохмы торчком, ни намека на макияж, глаза красные. Выразительно. Похоже, неверность Ричарда раскрыта.

— Как дела, Клара?

В ответ на грустный вопрос подруги я готова раскрыть объятия, но… стоп. Во-первых, причиной тоски вполне может быть банальное расстройство желудка, а во-вторых, даже если моя догадка верна, не успокаивать же ее в присутствии детей. И вместо утешительных объятий Наоми получает приглашение на ленч. Завтра. Сегодня — Кейт с ее Максом.

— Спасибо, Клара, — уныло кивает Наоми. — С удовольствием.

Итак, в Наоми я ошиблась. Стоик из нее никудышный. Смотреть больно, как она семенит вниз по лестнице на ножках-палочках… того и гляди сломается от тяжести четырех школьных портфелей в одной руке и моих мальчишек, повисших на другой.

* * *

Думаю, Роберт все-таки пошутил в ответ на мой вопрос о поездке в Сомерсет. Я тоже хороша. Только Роберт разлепил глаза, как я выложила ему новость про визит к Джулиану. С другой стороны, вечером до этого разговора дело не дошло, меня всю ночь кошмары мучили, вот я и оглоушила его с утра пораньше. Так, опять я, похоже, бегу впереди локомотива; что ж, все по порядку.

Роберт открыл глаза и, по своему обыкновению, уставился сначала на противоположную стену с картинами, которые я как-то отхватила на распродаже, затем перевел сонный взгляд на изрядно потертый плед, прикрывающий плеши на обивке кресла, осмотрел гирлянды бус на трюмо — короче, произвел инспекцию хаоса, который зовется нашей спальней. До сих пор я успешно отражала его неоднократные попытки «обновить» спальню, вышвырнув мебель и перекрасив комнату в белый цвет. По утверждению Роберта, подобное варварство «превратит комнату в оазис». Я, как правило, отмалчиваюсь. Боюсь только, что уже в самом ближайшем будущем эта тема снова всплывет, и тогда мне придется хоть что-нибудь сказать. Роберт, если захочет, может достать своим упорством, как та капля, что камень точит. Не удивлюсь, если в один прекрасный день он изуродует спальню в мое отсутствие.

— Вчера звонил Джулиан, — говорю я. — Приглашает к себе на выходные.

— Не могу.

— Роберт, они отмечают крестины Френсиса. Разве стала бы я тебя просить, если бы не такой случай? Сам знаешь, как мне там неловко.

— И что? И о какой неловкости ты толкуешь? Тебе там и пальцем пошевелить не дают.