Моя жизнь под землей (воспоминания спелеолога)

С того дня я вел наблюдения с блокнотом и карандашом в руке и светящимися часами на запястье, и результаты всегда совпадали с первоначальными. Теперь я мог сказать с полной уверенностью, что вылет всегда длится более часа (а это немало для колонии в какую-то тысячу особей). Сначала вылетает по одной летучей мыши в минуту, затем наступает максимум — пятьдесят особей в минуту, и под конец за последнюю минуту вылетает одно запоздавшее животное.

Точные цифры, которых здесь не буду приводить, давали на бумаге колоколообразную кривую, называемую "кривой Гаусса", заинтересовавшую многих метрологов.[29] Сам же механизм этого странного явления объяснить так и не удалось.

Теперь следовало определить, когда и в течение какого времени животные возвращаются с охоты.

Здесь наблюдения показали полнейшую анархию или по крайней мере такое разнообразие вариантов, что мне не удалось обнаружить в них какой-либо закономерности. Сравнивая отметки в моем блокноте в различные дни, я увидел, что первые летучие мыши возвращались около полуночи, а последние прилетали лишь на заре.

Иногда, впрочем, животные возвращались группами и гораздо раньше, например, между одиннадцатью часов вечера и часом ночи. Но эту кажущуюся неправильность всегда было легче понять, чем загадочный вылет "колоколом". Теплой безветренной ночью в воздухе летает много ночных насекомых, и летучие мыши быстро находят обильный корм и, насытившись, возвращаются в свою пещеру. Если же ночь холодная, ветреная, да к тому же немного дождливая, насекомых в воздухе совсем нет или во всяком случае очень мало, и муринам, чтобы насытиться, приходится долго охотиться, иногда до самого рассвета, всю ночь прочерчивая воздух в различных направлениях, чем и объясняется их возвращение в пещеру лишь к утру.

Когда я вел наблюдения в течение одной или нескольких действительно холодных ночей или в дождливую погоду, я отмечал, что, несмотря на наступление вечера, летучие мыши вообще не покидали пещеру. В это время они ничем не питались, и их пост длился столько же, сколько и дурная погода. Я заметил также, что им не требуется ничего, чтобы определять время суток. Безошибочный инстинкт подсказывает им это.

В Тиньяхюсте колонию летучих мышей отделяло от входа каких-нибудь шестьдесят метров, и можно было заподозрить внешние воздействия. Но я мог убедиться, что в других пещерах, где летучие мыши жили очень далеко от входа, иногда на глубине многих километров, они "знали", какая погода, и не трогались с места в те ночи, когда погода не благоприятствовала их полетам и не обещала хорошей добычи.

Однажды солнечным утром мы с моим другом аббатом Домиником Катала вошли в гигантскую пещеру Алден (департамент Од). Мы долго бродили по нижним горизонтам пещеры. На обратном пути около полуночи я увидел на высоком своде колонию летучих мышей, которую приметил еще утром. Она неподвижно и безмолвно висела в полном составе, и я легко пришел к определенному выводу.

— Мы намокнем, когда выйдем из пещеры. Идет дождь.

— Странно, — сказал аббат, — ведь утром была такая хорошая погода.

— Да, но теперь идет дождь.

— Вы что, колдун?

— Нет, но знаю, что идет дождь, — продолжал я упрямо настаивать.

Через двадцать минут, когда мы вышли под небольшой навес входа, мы заколебались, идти ли дальше, чтобы добраться до нашей машины, которую оставили в пятнадцати минутах ходьбы. Лил проливной дождь. Аббат Катала убедился в точности моего прогноза и был поражен, когда я поделился с ним секретом.

Я продолжал посещать пещеру Тиньяхюст и вести там наблюдения и был немало удивлен, когда заметил, что между 1 и 3 июня более тысячи самок, как одна, произвели на свет по детенышу (очень редко двух). Едва родившись, эти голые и слепые крошки с помощью маленьких коготков прицеплялись к матери и присасывались ротиком к ее соску. В таком положении они проводили примерно месяц. В течение этого времени мать и детеныш как бы составляли одно целое. Днем это не так удивительно, как ночью. В течение всего июня я наблюдал ночные вылеты мурин, и каждая самка вылетала на охоту вместе с детенышем.

Дети росли довольно быстро, и уже к концу июня самкам стало не под силу летать с такой ношей. И вот в одну прекрасную ночь мне пришлось присутствовать при удивительном, поистине единственном в своем роде зрелище.

В повадках летучих мышей все очень точно упорядочено (в том числе роды — все самки колонии разрешились от бремени в течение двух суток). Однажды ночью в конце июня самки, по-видимому, "решили", что детеныши могут теперь повисеть под сводом одни, пока взрослые летучие мыши будут заниматься своей обычной ночной охотой.

"Операция отделения" детенышей от матерей была проведена блестяще за один раз.