Моя жизнь с Гертрудой Стайн

Карлу Ван Вехтену, Нью-Йорк.

3 сентября 1946 г.

улица Кристин, 5, Париж VI.

Дорогой папа Вуджюмс!

Твое длинное письмо пришло три дня тому назад, но только сейчас я нашла достаточно времени, чтобы ответить на него. Приходящая работница не появилась, Баскет потянул меня, палец прищемило дверью, ладно сейчас после всего, забудем об этом и начнем сначала.

Нет, Гертруда определенно хотела опубликовать все[86] — ни Малышка, ни я не предполагали, что осталось много ранних неопубликованных работ — Малышка всегда концентрировала свое внимание на настоящем, на продолжающемся настоящем — она определенно имела в виду все. Малышка упомянула об этом в больнице — она сказала мне, что просила тебя об этом, потому что полностью доверяет тебе и никому другому — до самого своего конца она полагала, что продолжающееся настоящее — для нее, и не только как творческий метод.

Не составят ли три пьесы небольшую книжку — хотя перечитывая твое письмо, вижу, что не таково твое намерение, извини меня. У пьесы в Йейле всего несколько страниц, называется «Игра имен»[87].

«Четыре в Америке»[88]

можно отдать Торнтону Уайлдеру. Около восьми месяцев тому назад он написал Малышке, что хочет отредактировать эту книгу (de luxe, не упоминалось, но имелось в виду) — на что она ответила «да» — с тех пор от Торни ни гу-гу — он всегда был либо интенсивным корреспондентом, либо никаким. Здешний юрист говорит, что послал тебе копию завещания — получил ли ты ее? Юрист в Балтиморе пытается стать распорядителем — поскольку Аллан и я, как живущие за границей, не можем принимать решения сами (штат Мериленд). Дал ли этот распорядитель о себе знать?

О, дорогой, только не [издательство] «Хатон Миффлин», ни за что — я разгневана, ни с чем несравнимо. Беннет Серф, которого ты раздобыл для Малышки — замечательный человек — было бы злодейством думать о ком-то другом (книгу «Пикассо»[89] отдали «Скрибнеру», после того как «Рэндом Хаус» — в период отсутствия Беннета, полагаю — отказалось).

Пытаюсь через Джо Бэрри слушать инсценировку «Да» на радиостанции Коламбия. Монти впечатляет — очень выразительно, мы решили. Трудности Тони с невнятностью уменьшаются — исчезают как весной утренние заморозки — они оба нам очень понравились[90] — Малышка была уверена, у них все получится.

Обещание Дженет Флэннер собирать вырезки касается в основном «Н. Й. Геральд-Трибюн» — наиболее интересные, французские, не включены, поэтому я немедленно связалась с французскими агентствами, но они не работают ретроспективно, потому у меня только две и лучшие — Жюльена Грина и Марселя Швоба — которые пошлю тебе вместе с другими материалами. Я думала послать тебе все письма и телеграммы для передачи Йельскому Университету — если ты думаешь что это резонно. Отошлешь ли ты в Йейл множество журналов с публикациями Малышки — отошлешь ли ты книги первых выпусков с автографами, подаренные Малышке — твои — Жана Кокто — Фитцджеральда — Йелу? Потому что Аллан не будет знать, что с ними делать — для таких вещей он мне даст carte blanche

— сейчас он разрешает делать с ними, все что хочу, и не спрашивать его. (Он позже заинтересовался картинами, но книги для него тема закрытая).

Одним вечером ко мне пришел Ричард Райт, предварительно предупредив, что хочет забрать картину Фрэнсиса Роуза, которую купил с помощью Малышки. Я ответила, что как только найду, отправлю ему. Джо Бэрри сказал мне, что он взял картину как раз перед тем, как мы отправились в Сарт — я сообщила об этом Р. Райту. Пока Райт рассказывал, что его Юлия может избрать два различных пути в жизни, пришел Пьер Рой (он позвонил заранее). Пьер Рой не мог понять ни его американский, ни его французский, поэтому Райт ушел, и я надеюсь больше с ним не видеться.

Да, было несколько писем от Шервуда Андерсона, с дюжину или больше — очень приятные, не длинные и не касающиеся литературы — в действительности, вообще ни одного, касающегося литературы, за исключением писем Торнтона Уайлдера и студентов — никого из ее друзей.

Никаких писем Малышки к Пикассо или кому-нибудь другому с советами не существует — потому что Малышка никогда не писала чего-нибудь подобного — она никогда особенно не советовала и viva voce[91]

. Малышка сообщала извечные истины, которые, и это знала почти каждая пожилая женщина в деревне, можно пересчитать на пальцах. Ее последней была следующая: отправляйся домой и стань мучеником — это то, в чем твоя страна и ты — вы оба нуждаетесь. Один солдат сказал ей: «А как насчет вас, мисс Стайн — я так поступлю, если и вы так поступите». «Можешь идти — я это доказала еще до того, как ты родился», — был ее ответ. А посему нет абсолютно ничего, чтобы предложить [издательству] «Харпере Джуниор Базар». Собственное отрочество Малышки полно болезненной памяти — и она всегда была полна симпатии к молодым, страдавшим от мучений, но не считала, что может давать какие-то советы — ты прорываешься сквозь страдания, как только можешь. Она цитировала одного приятеля, который повторял: любой совет хорош, если он достаточно суров.

Вирджил[92], как я понимаю, уезжает через десять дней (он все еще в Германии), и привезет тебе кое-что от Малышки — а что, зависит от того, сколько он берет с собой — но определенно коралловую печать «роза есть роза», потому что она не занимает места — есть и другие вещи, которым надлежит быть у тебя — среди них китайское пальто и юбка (их немцы не забрали, потому что эти вещи долгие годы лежали наверху) для Фани. О, Карло, разве могло такое совершенство, такое счастье и такая красота, что присутствовали здесь, уйти!? Лучше я отправлюсь с Баскетом на прогулку и отошлю письмо, прежде чем начнется дождь — погода ужасна

— солнце никогда не появляется. Это не все ответы на твое письмо, надо рассказать еще об Ольге Пикассо — в следующий раз я найду время. Говорила ли я тебе, что Фернанда Оливье написала мне?

С нескончаемой любовью к вам обоим,

Элис.