Моя жизнь с путешественником

Чудеса техники современной эпохи позволяют мне слышать его голос. В океане этот голос другой, приглушенный и смиренный, порой нервный, но не такой экспрессивный, каким бывает на суше. Часто сквозь его слова я слышу шум океана и скрип вант на мачте.

Федор сейчас в Саргассовом море. Он посвящает меня в его тайны.

Оно мертвое, в нем только водоросли и нет рыбы.

– Как же тебя занесло в это море?

И снова мы говорим о моем прилете в Чарльстон. Он просит привезти ему на яхту 9 свечей из церкви, а также святую воду, песок и масло из Иерусалима, с которыми он ходил на Южный полюс.

* * *

26 августа 1998 года. 9 часов 10 минут. Москва

После трех дней перерыва я снова услышала голос Феди. Он позвонил рано, и мы проговорили почти час.

– У меня неприятность, потерял спинакер[1]. Я решил взять для тебя траву в Саргассовом море – она такая красивая, с ягодками. Повесил в каюте и ночью увидел, как она светится синим фосфором, так недобро светит. А через час парус оторвался.

– Ты думаешь, что это имеет между собой связь?

– Да, имеет. Я когда еще брал траву, то почувствовал неладное, как будто что-то украл у моря. Когда парус потерял, в море сразу траву выбросил.

– Где ты сейчас?

– Иду на 60–61°. Еще далеко от Чарльстона. Думаю, что осталось дней 10. Прохожу от 2,5 до 1,5 градусов в день. Это мало. Но если посмотреть в целом, то много. Позади 4312 миль.

– Это хорошая новость.

– У меня есть еще для тебя радостная новость. Ты все переживаешь, не голодаю ли я. Сегодня море преподнесло мне подарок – четыре небольшие летучие рыбки выпрыгнули на палубу. Когда я их увидел, они уже не дышали. А так я бы их выбросил обратно в море. Я их помыл, залил соусом и через пять минут съел. Это было самое вкусное блюдо за мое плавание.

– Что тебе приготовить из еды в тот день, когда ты уже будешь на берегу?

– Приготовь к моему приезду виноград и курицу жареную.

– Хорошо.

– Мне здесь есть о чем думать. Я столько передумал. Я тебя люблю по-настоящему.

– И я тебя люблю по-настоящему.

– Меня два дня как преследует невидимое судно. Днем не вижу, а ночью огни горят. Идет параллельно. Как-то неспокойно.

– Молись больше, и это поможет.

– Я здесь все время молюсь, без этого в океане нельзя, и Бог пока милует. Привези мне крестик из Троице-Сергиевой Лавры.

– Да, конечно, обязательно привезу.

– Здесь так красиво! Солнце, звезды. Только тебя не хватает. Главное – сохранить яхту, тогда мы будем вместе.

– Ты всегда старался быть осторожным.

– Не все от меня зависит. Погода коварная – то тихо, то шквал, все время работаю с парусами, никак не приспособлюсь. Скоро попаду в Гольфстрим.

* * *

29 августа 1998 года. 1 час ночи. Москва

Доводилось ли вам ходить в одиночку?

Ни десять шагов, ни пять километров, а месяцы и годы?

Если нет, то можно лишь пытаться представить, но не ощутить состояние человека, остановившегося на привал среди людей и прервавшего одиночество. Я пытаюсь подсчитать, чего же было больше за последние десять лет жизни у Федора: дороги или привала среди людей? Получается, что дороги больше. На десять часов пути – час привала.

Я не просто свидетельница его жизни «на перевалочной базе» между экспедициями. Я его жена, живущая с ним в разлуке. Мне иногда кажется, что Федор не сам возвращается, а его заставляют возвращаться. Моя любовь в том числе.

Я засыпаю, и перед моими глазами возникает образ: Федор и я в маленькой темнице средневекового замка. Замок находится на вершине скалы одинокого острова. Федор прикован к стене цепями. Тюремщик, похожий на палача с прикрытым капюшоном лицом, приковывая его к стене, говорит ему:

– Каждый день расшатывай физическим и духовным усилием воли свои кандалы. Однажды они сорвутся, и ты будешь свободен. Но прежде пойми, что эта свобода – огромный океан.

Сказав это, он уходит.

В темнице вместе с Федором остаюсь только я – женщина в серо-белом одеянии, подносящая к пересохшим губам Федора воду и пищу, согревающая его телом в те минуты, когда он устает бороться с оковами.

– Подойти к окну, посмотри туда, – просит Федор.

Я подхожу к окну и вижу: там за окном океан. Он бурлит так, что мне слышен его шум. Огромные волны напоминают лапы хищника с длинными белыми ногтями. Они пенятся и кричат криками безумных чаек.

Я поднимаю глаза к небу и вижу белесое бездонное пространство, в котором ничего нет, кроме ослепляющей пустоты. Это свобода? Она как пропасть со всех сторон. Океан и Небо. Кроме них только башня, возвышающаяся на одинокой скале. Из нее один выход – в пропасть. Я поворачиваюсь к Федору и хочу сказать ему: «Там нет свободы, там зона смерти», но, не успев это произнести, просыпаюсь.

Еще темно, утро только начинается. Я вся мокрая, дрожу от переутомления. Нужно еще поспать, впереди длинный рабочий день. Но сон перебит. Я пытаюсь понять, почему мне приснилось это видение.

В своих письмах, напечатанных в Москве в 1882 году, епископ Феофан Затворник советовал: сны лучше пропускать без внимания. Иные из них, может быть, и значат что-либо, но нам не дано точно определить это.