Моя жизнь среди евреев

Прадедушка автора, Илья Маркович Фрейдин, был человеком почтенным. Как сказали бы сейчас, верхний слой среднего класса. Купец. Свой дом. Доходные дома. Виноторговля. Меценатство. Любавический Ребе Менахем-Мендл Шнеерсон в 1990-м в Нью-Йорке на еженедельной воскресной аудиенции, «фарбринген», на которую под его благословение собирались тысячи людей, автору много чего о прадедушке сказал. Поскольку те времена помнил. И людей, которые ему, молодому раввину, что-то хорошее в Екатеринославе до– и послереволюционной поры успели сделать, тоже помнил. Но большевиков прадедушка, вопреки теории классовой борьбы, прятал от жандармов и поддерживал. Поскольку было среди них много его личных знакомых и родственников. И были все они по большей части людьми приличными.

Хотя времена Гражданской войны сами по себе были временами зверскими. И зверствовали все. В том числе и самые что ни на есть приличные люди. На войне как на войне. И все же… Мама автора часто вспоминала среди знакомых прадеда известных старых большевиков. В том числе Серафиму Гопнер. В семейном фотоархиве сохранились портреты Свердловых. Не того, который был первым руководителем советского правительства – какой-то боковой ветви. Да и Землячка тоже была из екатеринославских. Оттуда вообще много кто произошел. От знаменитых раввинов до знаменитых революционеров. Такой специальный город. Кузница управленческих и прочих кадров. Не случайно нынешний главный раввин Днепропетровска, любавический хасид Шмуэль Каменецкий, выделяется на общем постсоветском раввинском пространстве, как матерый дуб на ячменном поле.

Впрочем, печально прославленная ликвидацией не успевших бежать из Крыма белых, которой она командовала вместе с Белой Куном, Землячка – не единственный пример того, до чего довел население режим к 1917 году. Генерал Григорий Зусманович – мамин родственник по бабушкиной линии, в Гражданскую войну командовал Продармией. Что комментариев не требует. При том, что его жена умерла от голодного туберкулеза. То есть, контролируя продовольственные запасы страны, для себя лично он из конфискованного что-то брать не считал возможным. И не брал. Ни на каких постах.

В 30-е он попал под первую волну репрессий. Отсидел. Был восстановлен в звании и войну опять встретил генералом. Выводя группировку из котла в 41-м, раненый, попал в плен. Отказался от статуса «ценного еврея». Участвовал в подготовке восстания военнопленных. И был немцами казнен в том же концлагере, что генерал Карбышев. С той разницей, что про Карбышева знала вся страна, а про Зусмановича сообщили из ФРГ по архивным документам. Где-то в 70-х. После чего его дочери и внучке дали аж целую однокомнатную квартиру в Харькове. Где эти две несчастные измученные диабетом полунищие женщины и жили. И были счастливы. Так как после войны они получили для проживания только ванную комнату в своей довоенной квартире. С жилым фондом было туго. А тут – семья без вести пропавшего генерала. Который, может, и герой. А может, и нет. Кто бы разбирался…

Вернувшись к непосредственным предкам автора, отметим, что сам прадедушка в партии не состоял. Но в обещания друзей-большевиков не допустить погромов после прихода к власти верил. И даже не зря. Погромов при них действительно не было. Не считая инцидентов, связанных с Конармией. Не то чтобы Илья Фрейдин, крепкий вспыльчивый блондин с голубыми глазами и моржовыми усами пшеничного цвета, погромов боялся. Но он их не любил. Во время погромов он, бывало, надев выходной костюм-тройку и взяв под руку жену Любу в модной шляпке с перьями, демонстративно гулял по улицам. Поскольку трогать его было не просто опасно – самоубийственно.

На первом этаже своего дома он всегда держал накрытый стол. Для голодных. С бедняков, которые жили в его домах, денег не брал. То есть человеком был по всем понятиям правильным. Хотя по нынешним меркам не был эффективным менеджером. То есть ни с кого не драл семь шкур. Зато полгорода прирезало бы любого, кто его пальцем тронул. И погромщики это знали. Почему, скорее всего, и не трогали. Хотя на задней крышке купленного для дочки, бабушки автора, пианино и остались следы сабель. Как говорит семейное предание – махновских.

Когда малознакомые и вовсе незнакомые люди рубят вашу мебель, выпускают пух из подушек и воруют что ни попадя – это малоприятно. Когда при этом кого-то бьют, кого-то насилуют, а кого-то и вовсе убивают – это совсем никуда не годится. И власть, которая это допускает, в глазах обывателей перестает быть властью. Что и помогло Совету Народных Комиссаров ее перехватить. И у Временного правительства. И у всех прочих правительств: Донских, Самарских, Сибирских… Несть им числа.