Моя жизнь в дороге. Мемуары великой феминистки

Когда мы попрощались, я пересела на древний автобус, направлявшийся в глубь материка, в сторону ашрама Виноба Бхаве – лидера движения за проведение земельной реформы, вдохновителем которого был Ганди. Самого Ганди убили десять лет назад, но Бхаве все еще ходил по деревням и просил землевладельцев пожертвовать небольшую часть своей земли в пользу неимущих. Я связалась с бывшим американским миссионером, который также участвовал в движении, и он организовал мне проживание в близлежащем постоялом дворе.

Однако, добравшись до ашрама, я никого там не нашла. Какой-то старик объяснил, что в сельской местности Рамнад, расположенной неподалеку, разразились кастовые бунты и правительство из далекого Нью-Дели приказало оцепить территорию в надежде предотвратить убийства и пожары. Не пускали даже журналистов. Несмотря на это, группки добровольцев из ашрама по три-четыре человека обошли заграждения и теперь ходили по деревням и проводили собрания, чтобы люди знали, что их не бросили. В попытках сдержать волну насилия им приходилось оперативно развенчивать слухи, которые были гораздо хуже реального положения дел.

В каждой группе обязательно должна была присутствовать хотя бы одна женщина – ведь мужчинам вход в женские кварталы был запрещен. Женщины-добровольцы приглашали других женщин на собрания, а если в группе женщин не было, то и местные могли отказаться приходить. Но теперь в ашраме больше не осталось женщин.

Так меня уверили, что иностранка в сари будет выглядеть не более неуместно, чем кто-то из Нью-Дели, и, оставив все свои вещи, кроме чашки, гребня и сари, что было на мне, я вновь села в развалюху-автобус. Как объяснил мне мой спутник, пожилой мужчина из ашрама:

если деревенские жители хотят мира, они обязательно накормят и приютят миротворцев. Если же мир им не нужен, то и чужаки не спасут.

Когда мы отъехали, я вдруг поняла, что без своих пожитков ощущаю странную свободу.

Проехав несколько часов в древнем автобусе, который, казалось, останавливался возле каждого столба, мы добрались наконец до того места, где полицейские блокпосты преграждали въезд в Рамнад. Поскольку ни машины, ни даже тележки, запряженной быками, у нас не было, мы просто обошли заграждения по обочине и вошли на территорию, раздираемую кастовыми бунтами.

Так началась самая необычная неделя в моей жизни. Мы ходили по деревням под палящим солнцем, останавливаясь у мелких ручьев, чтобы передохнуть в тени. Там, под навесами из пальмовых листьев, продавали чай и приготовленные на пару рисовые пирожки – «идли». По ночам я наблюдала, как местные жители медленно выходили из глиняных домиков и садились в круг у керосиновой лампы, по шесть, двадцать, а то и пятьдесят человек. Я слушала, как они рассказывали истории о пожарах и убийствах, кражах и изнасилованиях, а страх и растерянность в их голосе не нуждались в переводе. Трудно было представить, что этот порочный круг насилия вообще можно разорвать, но жители деревень черпали утешение в своих соседях, которые, как и они, не побоялись выйти из дома. Казалось, они чувствуют облегчение от одного вида друг друга, от бесед, от того, что их слушают, что умеют отличить истину от слухов, что даже пришлым людям не все равно, что с ними происходит.

К моему удивлению, даже в конце этих длинных ночных бдений в людях не ослабевало желание продолжить собрание, разобраться, где правда, а где – ложь. Они отказывались участвовать в актах насилия, не желая подвергать себя и соседей еще большей опасности. Иногда мы расходились лишь под утро – местные приглашали нас к себе домой, кормили и укладывали спать на циновках или чарпой – традиционных койках с деревянным основанием, обмотанным пенькой.