Моё – Ей

День ли? Ночь ли? Что же это?
К кочке с кочки шаткий путь.
Пламя заревного цвета.
Не пожар ли где-нибудь?

  Нет, мгновения считая,
  Месяц высчитал свой час.
  Не луна взошла златая,
  А огромный красный глаз.

Круглый, огненный, кровавый,
Перемешан с тусклой мглой.
Свет неверный и лукавый
Над болотною землей.

  Все же вижу, точно сонный
  Из далекого окна,
  Как дрожит уединенный
  Слой над жижей зыбуна.

Этот слой травы на глыбе,
Недоступной для ноги,
Точно зверь, что всплыл из зыби,
Хочет глянуть, где враги.

  На спине его шерстистой
  Проступает седина.
  Весь он, мшистый и сквозистый,
  Явно с дьявольского дна.

Грязно-серый кустик вьется,
Это пьяная трава,
Что бесплодницей зовется,
А сама всегда жива.

  Вон звездится звездоплавка,
  Лихорадочный просол,
  Вон скрипучка, вон удавка,
  Вон хомячий усокол.

Дымно-чахлый встал ракитник,
Змееглаз глядит, шурша,
И расцвел белокопытник,
Двоелистная душа.

  Шаткий мир, где все изнанка,
  Не найдешь нигде лица.
  Но явилась Болотнянка,
  Дочь болотного отца.

В царстве зыби мудроженка,
Змееперевязь на лбу.
Подошла, смеется тонко
И велит мне жить в гробу.

  Вся болотная могила
  Заходила ходуном.
  Без церковного кадила
  Венчан я с болотным дном.

3

Я узнал, как дышат корни всех растений,
Я узнал, что в топи, на болотном дне,
Летопись хранится тысяч лет, ступени
Храмов, восходящих к синей вышине.

  И когда вверху, в цвету, шумят деревья,
  Я, упавший в глубь глухого зыбуна,
  Знаю, что мое болотное кочевье
  Сменится другим, – и песня мне слышна.

Царьки лесные

Царьки лесные, они смешные, они чудные, как угольки,
Тут засмеются, там обернутся, и вдруг зажгутся поверх реки.
Вернутся в глуши, наденут лики, на каждом важен его убор.
Один – как травка, другой – пиявка, тот – птичка славка, тот – мухомор.
Тот землемером скользит по листьям, складной аршинчик зеленый он.
Листок измерить – большое дело, во всем есть мера, везде закон.
А та ведунья, что в далях луга, ширяя, смерит всю ширь лугов,
Хоть не супруга, но все, летая, она подруга лесных царьков.
А та – из стаи немых пророчиц – вся в сарафане из серебра.
Зовут рыбешкой, зовут плотицей, зови царицей, давно пора.
И не подумай, что две улитки свои засидки замедлят зря.
Слюнявя тропку, они слагают псалмы во славу и в честь Царя, –
Того, чьи слуги – царьки лесные, кем жив зеленый испод листа,
Кому хваленье, благодаренье, и вознесенье, и высота.

Ощупь