Моё настоящее имя. Истории с биографией

Эти ночные посиделки занимали все бо́льшую часть жизни Марии Алексеевны, и она не особенно различала, происходит это во сне или в бодрствовании. Когда она уже вполне привыкла к этому ответвлению жизни, картинки стали видоизменяться – появлялись какие-то совсем не знакомые, но очень симпатичные люди, к тому же говорившие на незнакомом языке. Как-то постепенно прояснилось, что это большая грузинская семья, и Мария Алексеевна догадалась, что это те самые мифологические грузины, которые жили в квартире до них, а потом, после их отъезда, освободившаяся квартира досталась деду Марии Алексеевны. Но все это было еще до войны. Теперь она наблюдала за грузинской жизнью, рассматривая непривычную кавказскую еду и даже чувствуя какую-то тень острого запаха. Узнала буфет с медными квадратными ручками, который достался их семье в наследство от грузин. Потом грузины стали как-то растворяться, становились всё бледнее, и появился лысый человек, плюгавый, но с объемистым животом, и комната, которая была спальней, преобразовалась в кабинет с множеством забитых бумагами и папками шкафов. Лысый человек принимал посетителей, и все они были солидные мужчины с солидными, но неслышимыми разговорами. Было скучновато, и развлекали Марию Алексеевну только бурные взаимоотношения горничной и кухарки, претендовавшие на роль первого лица при домоправителе, который был исключительно благородного, в отличие от хозяина, вида. С теплым удивлением Мария Алексеевна узнала в спальне ночник синего стекла, тот самый, который и сейчас горел над ее головой.

Далее, обратным ходом она наблюдала картинки стройки, от завершения строительства до сноса стоявшего на месте дома сарая. Босая женщина, явно пьяная, хрипло кричала бессвязные слова, пытаясь прогнать разрушителей. И на месте разрушенного дома появился волшебный газон с диковинными растениями… Оранжерея. Край невидимой усадьбы, откуда слышны были отзвуки детского смеха и звонкие шлепки, как будто кто-то играл в мяч…

Видения эти перемежались приступами боли в животе, но странным образом Мария Алексеевна заблудилась в своих ощущениях, и сном казались ей скорее боли в животе, чем волшебный газон с растениями, которых не найдешь ни в одном ботаническом определителе.

Время от времени приходила Таня, пыталась ее напоить и накормить, и это было неприятно, ложка утыкалась в ее стиснутый рот, она отворачивалась. Это была враждебная сила, нарушавшая ее зыбкую жизнь.

Мария Алексеевна все меньше воспринимала это постороннее насилие в виде ложки или края чашки, но зато стала слышать в отдалении звуки то ли флейты, то ли какого-то другого духового инструмента, и они поначалу звучали мутно, но становились все внятнее. И инструменты добавлялись, вступая постепенно и переходя к оркестровому звучанию. Музыка была знакомая, но и неузнаваемая одновременно. Иногда казалось, что это она сама играет, но немного загадочно было то, что играла-то она всегда на пианино, а эти звуки были иной природы… Звучала музыка одновременно интимно и концертно, и она догадалась, что давно уже находится в зале, но оркестр находится не здесь, а где-то наверху, невидимо.

И не было видно ни ромбов на изножии кровати, ни окна, ни шкафа – только огромный зал неясных очертаний, с теряющимися границами, и все крепло чувство, что она попала именно в то место, куда всю жизнь хотела попасть.

Невестка Таня подошла к Марии Александровне с блюдечком манной каши, окликнула ее. Но никто не ответил. Таня поставила блюдечко на тумбочку и заплакала. Над головой Марии Александровны сиял ромб, на который в это мгновенье упал луч заходящего солнца. Откуда-то сверху звучала музыка.

Ангел Нефедова

Степан Нефедов вышел на крыльцо и закурил. От сигареты натощак в животе вязко заныло, а во рту стало отдавать псиной.

“Вот же ж сука, черт!” – выругался Нефедов и сплюнул. Ангел, стоявший по левое плечо от Нефедова, деликатно отодвинул ногу. Глубоко затянувшись, Нефедов решительно шагнул в апрельскую слякоть. Ангел невидимо двинулся за ним.

Нефедов прошагал до калитки, решительно отворил ее и громко, с чувством захлопнул за собой. Ангел, много лет присматривавший за Нефедовым и вроде выучивший все его резкие повадки, в этот раз сплоховал. Калитка с силой ударила его по ноге. Раздался никому не слышный хруст. Ангел присел, схватившись за сломанную лодыжку. Белые крылья, пачкаясь и намокая, некрасиво сложились прямо в глубокую коричневую лужу.

Нефедов этого не видел. Втянув голову в плечи, он быстро шагал по центральной улице поселка по направлению к коровнику.

В ушах звенели вчерашние слова районного начальника, которые он прокричал в телефон: “Надеюсь, наш Нефедов вас не разочарует!”

– Не разочарует, – буркнул под нос Нефедов и еще раз сплюнул.