Моё поколение

Через час вся гимназия знала о письме. Во время перемен пятиклассники ходили по залу именинниками. Гордость их возросла непомерно, когда разнесся слух о том, что заседание педагогического совета отложено. Они приписывали победу себе.

— А ты как думаешь? — спросил Рыбаков у Фетисова.

Фетисов скептически пожал плечами.

— При чем здесь пятиклассники? Просто Кулик заболел.

Вопреки мнению Фетисова, почти все гимназисты были убеждены, что причиной отмены заседания педагогического совета послужило именно письмо или, на худой конец, с одной стороны — болезнь инспектора, а с другой — всё-таки письмо. Гимназисты преисполнились гордости. Они почувствовали себя независимей и тверже. На перемене было больше обычного шуму и оживления.

«Может быть, это и хорошо, — думал Рыбаков, — может быть, даже лучше, что они уверены в действии петиции».

На четвертой перемене он получил от Мишки Соболя текст письма. Чтение его не доставило Рыбакову особого удовольствия. Оно было слишком почтительно. Оно не предъявляло никаких требований. Это скорее ходатайство о помиловании и едва ли шаг вперед на мятежном пути гимназистов. Правда, письмо, которое, как говорят, читалось перед всем классом и утверждено всеми, — это всё же зачаток общественного движения. Тогда всё же налицо шаг вперед, а впрочем…

Рыбаков не мог решить до конца своих сомнений и принес их вместе с текстом письма на вечернее собрание. Инициативная группа оказалась радикальней, чем думал Рыбаков, её созывая.

С первых же минут собрания стало ясно, что каждый в отдельности, скрываясь от других, многое передумал и многим мучился. Почти все тайком читали нелегальные и легальные политические брошюры, и теперь всем захотелось вдруг поделиться своими заветными мыслями. Все заспорили, загорячились, и едва ли не всех горячей Ситников, хотя обычно он выступал в качестве примирителя спорщиков. Было во всей атмосфере этого первого собрания, разительно отличавшегося от обычных гимназических сборищ, что-то совершенно новое, что волновало и подымало каждого над обычным уровнем собственных мыслей и ощущений. Силы каждого и уверенность удесятерились так же, как и резкость суждений.

Письмо пятиклассников было решительно и дружно осуждено, особенно его почтительный тон.

— Не просить, товарищи, а требовать мы должны осуществления своих прав, — сказал Фетисов, и все в один голос его поддержали.

Несмотря на обилие споров, не относившихся, по-видимому, к делу, собрание пришло ко многим практическим решениям. Был организован «Гимназический комитет борьбы за свободную школу». Решено было создать поклассные группы комитета, и выделены были тут же классные организаторы. Была избрана редакционная коллегия «Газеты Архангельской Ломоносовской гимназии», которая должна была выходить еженедельно и печататься на гектографе. Было решено предъявить требование об оставлении Никишина в гимназии и позже выработать и предъявить требования об изменении школьного режима. Постановлено было связаться с петербургскими гимназиями — Введенской и Столбовской, богатыми многолетним опытом работы, которая только зарождалась в Архангельске.

Это последнее решение подсказал Новиков. Он же рассказал о громком деле гимназистов-витмеровцев, о работе гимназических организаций в столице, о передовой молодежи, встающей на борьбу с насилием, о связи движения учащихся с рабочим движением.

— Знаете, что сказал на суде один из виднейших революционеров рабочий Петр Алексеев? — спросил Новиков, пытливо и пристально оглядывая обращенные к нему взволнованные лица собравшихся. — Он сказал, что «русскому рабочему народу остается только надеяться самому на себя и не от кого ожидать помощи, кроме одной интеллигентной молодежи…». Как же можно не ответить, не отозваться на такой призыв народа? Разве может честный человек, когда идет смертельная схватка за новый мир, оставаться безучастным и, стоя в стороне, смотреть издали — а ну, мол, чья возьмет?

Новиков приостановился, и каждый, словно продолжая его речь, сказал себе: «Нет, нельзя».

Говорил Новиков немного. Казалось, что на собрании он только для того, чтобы пересказать то, что знает о движении в петербургской средней школе.

Он следил за поединком Ситникова и приведенного Фетисовым на собрание восьмиклассника Дорохова по поводу какой-то прочитанной обоими нелегальной брошюры и не вмешивался в этот недосягаемо отдаленный от повестки дня диспут. Но, выждав сколько надо, вопросительно взглядывал на Рыбакова, и тот вставал, чтобы вернуть собрание в русло практики и сегодняшнего дня. Оставаясь в тени и, на первый взгляд, почти ни во что не вмешиваясь, он всем незаметно руководил.

Разошлись поздно, около полуночи. Уходя последним, Новиков сказал Рыбакову:

— Вы отлично справились с собранием, — а на пороге выходной двери деловито добавил: — У меня к вам дело, Митя. Рабочие лесопильного завода Кыркалова нечто вроде вечерней школы организовали. Вы займитесь с ними арифметикой. Что и как — завтра у Левиных сговоримся.