Моё желтоглазое чудо (СИ)

— Потому что полнолуние бывает раз в месяц. В четко отведенную ночь. И ты всегда знаешь, когда оно произойдет, вплоть до минуты восхода и захода луны. Эмоции же… — Нейтан снова прикрыл глаза, откинулся затылком на спинку дивана, забыв про печенье. — Эмоции могут ударить неожиданно, когда совсем не ждешь, и напрочь смести разум в одно мгновение. Они могут преследовать тебя изо дня в день, каждую секунду заставляя держать контроль. Куда бы ты ни пошел, они всегда будут с тобой. И стоит немного расслабиться, как они снова вырываются на волю, творя хаос и разрушение.

Он замолчал, так и не открыв глаза. А я смотрела на него удивленным взглядом, даже не зная, как отреагировать на его слова. Слишком странными были интонации в его голосе, а я слишком мало его знала, чтобы понять, почему он говорил именно так.

— Ты говоришь так, будто эмоции — это плохо, — наконец, проговорила я, намного тише, чем сама от себя ожидала.

На лице парня снова заиграла улыбка. Он повернулся ко мне, посмотрел в упор, чаруя мерцанием глаз, и покачал головой:

— Нет, вовсе нет. Иногда это чудесно.

Вздрогнув, я резко распахнула глаза. Сердце в груди колотилось, как бешеное, а мысли заметались перепуганными птицами. Я видела сон. Его отголоски все еще истаивали в сознании темными тенями, и я истерически пыталась поймать их, понять, что именно видела. Потому что это было что-то очень, очень важное. Что-то, от чего на душе было тепло и спокойно. Что-то, что теперь приносит боль.

Я прикрыла веки вновь, понимая, что проснулась окончательно. Тени чудесного сна исчезли, оставив только очнувшееся сознание и память, тут же стершую хоть какие-то теплые мысли. Сердце заныло в груди, очень захотелось разрыдаться, свернувшись маленьким клубочком. Но попытавшись выполнить сиюминутное желание, я поняла, что лежу на своем диване, заботливо укрытая пледом, но совершенно не помню, как тут очутилась.

Взгляд привлекло какое-то движение, побудив повернуть голову и машинально вжаться в диван. Но это был всего лишь Эд, сидящий в кресле по ту сторону журнального столика. Как он тут оказался, я тоже была без понятия, но вскакивать и устраивать разбор полетов небыло ни сил, ни желания. Ну, сидит и хорошо, не маньяк же какой. Только смотрит как-то уж слишком настороженно.

— Привет, — парень говорил тихо, словно боялся разрушить окружающую нас тишину. — Как ты?

Я? Разбита на мириады осколков и сожжена дотла. Ощущение тупой боли в груди не давало нормально дышать, желание плакать никуда не делось, но слезы почему-то не появлялись. И взгляд ни на чем не мог сосредоточиться.

— В порядке.

И сама испугалась безжизненной сухости своего голоса.

Друг покачал головой, явно не веря ни единому моему слову. Немного помолчал, словно ожидая продолжения, но я молчала и смотрела в пространство, понимая, что в голове нет ни одной четкой мысли.

— Я нашел тебя вчера в парке и принес домой. Ты была совсем замерзшая… и знаешь, тебе стоит показаться врачу. А пока вот, — он протянул мне градусник. — Я должен знать, что у тебя нет температуры. И, по правде говоря, я буду сильно удивлен, если ты не сляжешь с простудой или чем посложнее. Воспалением легких, например.

Он говорил со странной смесью беспокойства и недовольства, но по глазам было видно, что волнуется он больше, чем злится. И я, конечно, могла ошибаться, но судя по тому, что к концу своей тирады он пилил взглядом не меня, а окно, зашторенное шторами, а от того не имеющее возможности впустить задорный солнечный свет — злился он не на меня.