Моисей

«Мне остается ответить ему, несколькими возражениями, – касающимися Моисея, – писал Флавий. – Египтяне считают его человеком необыкновенным и божественным, а потому, желая видеть в нем своего соотечественника, они с невероятной дерзостью утверждают, что он был одним из гелиопольских жрецов, изгнанным вместе с остальными прокаженными. Однако наши письменные памятники говорят, что он родился за пятьсот восемнадцать лет до этого и увел наших предков из Египта в страну, которую мы теперь населяем. А то, что он не страдал подобным телесным недугом, выясняется из того, что он сам говорил. Ибо прокаженным он запрещает оставаться в городе или жить в деревне; им надлежит по одиночке бродить в разодранных одеждах, а всякого, кто прикоснется к ним или окажется с ним под одной крышей, он считает нечистым. И даже если болезнь будет излечена и человеку возвратится его прежний вид, он предписывал различного рода очищения, омовения ключевой водой и острижение всех волос, и лишь после того, как он совершит множество всяких жертвоприношений, он позволял ему войти в священный город. А между тем, казалось бы, человек с таким недугом должен был отнестись к больным с той же болезнью с большей заботой и вниманием. Его постановления касались не только прокаженных, но всем, кто имел малейший телесный изъян, он запретил участвовать в священнодействиях. И даже если во время священнодействия с кем-то случалось подобное несчастие, он лишал его этой чести. Потому возможно ли, чтобы он принимал постановления против самого себя и издавал законы себе же на позор и во вред? Кроме того, совершенно не похоже на правду и то, как он поменял имя. «Звали его Осарсиф», – говорит Манефон. Это слово для соответствующего изменения не подходит…»[40]

Разгромив Манефона, Иосиф Флавий переходит к рассмотрению версии Херемона, также утверждавшего, что Моисей был прокаженным и вождем прокаженных, но настаивающим, что причиной изгнания евреев было видение Изиды, явленное фараону Аменофису. При этом Иосиф указывает на полную противоречивость версий Манефона и Херемона, на имеющиеся в обеих исторические неточности и на этом основании делает вывод, что обе эти версии – ложные.

Тем не менее, видимо, желание доказать, что «Пятикнижие» и Библия в целом – это продукт компиляции и измышлений гораздо более позднего времени было настолько велико, что к версии о том, что Моисей был египетским жрецом возвращались снова и снова. И каждый раз ее сторонники получали достойный отпор от того или иного авторитетного ученого.

Так, еще в начале XX века В.В. Струве, опираясь на многочисленные египетские источники, доказал всю несостоятельность версии о том, что гиксосы и евреи могли быть одним и тем же народом, хотя и допустил при этом, что какие-то элементы гиксоской истории в трасформированном виде вошли затем в еврейские легенды, а оттуда перекочевали и в текст Пятикнижия[41]. Тем не менее, и после В.В. Струве находилось немало популяризаторов Библии, пытавшихся поднять на щит именно египетскую, а не еврейскую версию развития событий.

Любопытно, что наиболее полно и последовательно эту версию изложил опять-таки не историк, а человек весьма далекий как от исторической науки, так и от библеистики. Тем не менее, написанный З. Фрейдом в 1934-1938 гг. цикл очерков «Моисей и монотеизм» стал классическим и цитируется во многих как популярных, так и научных исследованиях, посвященных Библии – и это при том, что сам Фрейд не раз говорил, что он поинмает всю шаткость исторических обоснований этой своей работы.

«Лишить народ человека, которым он гордится как величайшим из своих сынов, не является делом, предпринимаемым с охотой и легкомыслием, и тем более, если сам являешься представителем этого народа. Но мы не можем позволить, чтобы какие-либо подобные соображения побудили нас отказаться от истины в пользу того, что принято считать национальными интересами»[42], – пишет Фрейд в самом начале своего первого очерка «Моисей-египтянин».

Как выясняется из дальнейшего чтения, Фрейд был убежденным сторонником точки зрения, по которой исход евреев из Египта произошел в период смуты, последовавшей во времена фараона реформатора Аменхотепа IV – Эхнатона (1364-1347) и продолжившейся и после его смерти. Эхнатон, как известно, ввел в стране культ бога солнца Атона и провозгласил его не просто главным, но и единственным божеством. Опираясь на работы современных ему египтологов, Фрейд утверждает, что, по сути дела, Эхнатон стал провозвестником идеи монотеизма, которая лучше всего подходила для идеологии разросшейся египетской империи – «один бог на небе, один царь на земле». Причем монотеизм Эхнатона, согласно Фрейду, носил этический характер, то есть следование человека нравственным предписанием объявлялось им куда более важным, чем исполнение неких религиозных ритуалов. Само Солнце, по мнению Фрейда, было для Эхнатона лишь символом Единого Бога, но никак не его зримым воплощением. Фараон, объявил Эхнатон, также отнюдь не является живым воплощением Бога, а лишь его жрецом и пророком.