Моисей. Тайна 11-й заповеди Исхода

Начиная с того, что молодого человека, обуреваемого свойственными молодости великими надеждами и мечтаниями, легче склонить к измене, нежели зрелого мужа, отца семейства и уважаемого старейшину.

Заканчивая тем, что никто, кроме Элиуда (разве что Аарон, подозревать которого теперь уже было невозможно), мог сделать все, что сделал предатель, и не попасться.

Утвердившись в своем мнении, не окончательно, потому что для этого следовало бы испытать Элиуда, но, все же утвердившись, Моисей дал ответы на оба вопроса, о которых на время предпочел забыть.

Почему Элиуд убил слугу Нафана, напавшего на Моисея с отравленным кинжалом? Да потому что Амосия заслонил собой Моисея и стало ясно, что покушение не удалось. Убивая нападавшего, Элиуд устранял сообщника, который мог его выдать, и вдобавок доказывал Моисею свою преданность. Сколь быстро он соображает! Сколь верны его решения, пусть даже и принятые скоропалительно! Ах, как жаль, что столь одаренный молодой человек предал свой народ вместо того, чтобы служить ему верой и правдой!

Почему Элиуд, имея возможность убить Моисея, так не убил его? Да потому что метил в вожди еврейского народа или, что вероятнее, собирался начальствовать над ним в Египте по велению фараона и не хотел пятнать свое имя коварным убийством. Никто не любит тех, кто убивает доверившихся им. Поэтому Элиуд и установил в шатре Моисея устройство, стреляющее само по себе, но сам не поразил его. Или же, что тоже весьма вероятно, он сначала собирался запугать, унизить, лишить самообладания, а потом уже убить. Может, и отравленная стрела неспроста пролетела мимо? Убей Моисея, пребывающего во всем величии своей славы, и люди станут оплакивать его, сожалеть по нему и продолжат идти в Землю Обетованную, потому что того хотел Моисей. А если лишить Моисея самообладания, выставить жалким и сомневающимся, то результат будет иным. «За кем мы пошли?!» – ужаснутся люди, и повернутся они, и пойдут обратно в Египет. В таком случае Моисея можно и не убивать, потому что он сам умрет от великого горя, будучи не в силах вынести того, что народ от него отвернулся. Нет, нападение слуги лекаря было не покушением, а стремлением очернить ни в чем не повинного Нафана и заодно упрочить свое положение, доказав свою верность! Насколько коварен и хитроумен Элиуд! Это он таков или кто-то из искушенных в интригах египтян руководит им? Скорее всего сам таков, потому что заранее всего предусмотреть невозможно, а на таком расстоянии обмен мнениями затруднен. Ах, Элиуд, Элиуд, недостойный сын достойных родителей!

Свои умозаключения Моисей не стал обсуждать ни с кем. Всегда, сколько ни думай и как ни размышляй, сохраняется некоторая вероятность ошибки, и если он снова ошибся, то пусть вся ответственность ляжет на него одного. Он пригласил к себе на совет Аарона, начальников над коленами и Осию. Элиуда особо не приглашал, но перед самым началом, когда уже сидели в шатре почти все и ждали Осию, сказал ему: «Останься и ты». Моисей прилагал очень много усилий к тому, чтобы ничем – ни жестом, ни словом, ни даже движением брови не выдать своих подозрений, и это ему удалось. Элиуд ничего не заподозрил, а что касается совета, то надо было обсудить победу над амалекитянами и те преимущества с выгодами, что дала она, прежде, чем идти дальше. Кроме того, следовало решить, как наградить отличившихся, и еще кое-какие дела требовали обсуждения.

Увеличивать число воинов, охранявших его, Моисей не стал – это бросалось бы в глаза и могло насторожить Элиуда, а весь успех того, что он задумал, был заключен во внезапности. Лишь одну предосторожность предпринял Моисей – вышел навстречу Осии, оказывая ему заслуженный почет, и, улучив момент, шепнул Амосии: «Кто бы ни попытался бежать – задержи его». Амосия едва заметно кивнул, давая понять, что исполнит все в точности. Он был из тех, кто не нуждается в разъяснениях.

Моисей начал с краткой совместной молитвы – благодарности Господу за все, что он сделал для евреев и сделает еще. Затем он поблагодарил еще раз Осию, поблагодарил начальников над коленами за то, что они должным образом следили за порядком в стане во время сражения с амалекитянами и окружили заботой раненых воинов, а потом вдруг сказал, стараясь не меняться ни в лице, ни в голосе:

– Здесь сидит тот, кто вредил нам со дня выхода из Египта и оставался непойманным! Встань, Элиуд, пусть люди посмотрят на тебя!

«Кошка убегает, значит – нашкодила», – говорила мать. Моисей рассуждал так – если Элиуд невиновен, то он начнет удивляться и оправдываться, но бежать не подумает. Честный еврей не станет бежать от народа своего, потому что бежать ему некуда. Если же Элиуд – враг, то он постарается спастись бегством, ибо другого спасения у него нет и быть не может. Надеяться на снисхождение? Какое может быть снисхождение после того, что он сделал? Никакого!

Элиуд, как самый младший из собравшихся по возрасту и положению, сидел у самого входа в шатер, что способствовало бегству. «Если он виновен, то убежит», думал Моисей.