Это ваша жизнь. Если ваше моджо страдает, то никто за вас не сможет принять решение – менять или меняться. Мой совет в данном случае: поймите, что для вас важнее, и примите взвешенное решение.
Сына одного из моих друзей зовут Уилл, он с детства мечтал работать в журнале. Получив в 2008 г. высшее образование, он совершенным новичком пришел в один из крупных нью-йоркских еженедельников, несмотря на то что это был самый тяжелый год в истории журнального дела. Ему дали приличную зарплату и социальный пакет, а единственным его начальником был сам главный редактор, которого он обожал. Его моджо было на высоте, что неудивительно, поскольку именно так происходит, когда человек получает работу, которую он любит. Полгода спустя английские владельцы этого издания уволили главного редактора, а вместе с ним и Уилла. Это случилось в начале 2009 г., когда журналы стали закрываться почти ежедневно и безработица в Нью-Йорке исчислялась десятками процентов. Обстоятельства не давали Уиллу никаких шансов найти новую работу. Поэтому он вернулся в родительский дом, получал пособие по безработице, и никаких перспектив вновь трудоустроиться у него не было. Другими словами, прекрасный сценарий для возникновения ноджо.
Но тут история Уилла приобретает интересный оборот.
Некоторые люди в такой ситуации впадают в самокритику: они считают, что сами виноваты и в потере работы, и в том, что не могут ее вновь найти. Другими словами, они стараются меняться. Чтобы найти работу, они притворяются теми, кем на самом деле не являются.
Есть люди, которые начинают жаловаться, убеждая себя в том, что не виноваты в потере работы, что сейчас неподходящее время для поиска работы, что они никак не могут повлиять на ситуацию. Но тем не менее верят, что все как-нибудь образуется.
Уилл повел себя по-другому. Он решил изменить ситуацию. Поскольку найти работу было практически невозможно, он решил сам себя трудоустроить и поступил в юридическую школу. Его родители были поражены: они никогда не могли представить сына в роли юриста и не были готовы к тому, чтобы за три года его учебы выложить сумму, выражающуюся шестизначной цифрой. Но Уилл уже все рассчитал, и по крайней мере на словах все выходило прекрасно. Воспользовавшись вынужденным бездельем, он стал серьезно готовиться к вступительным экзаменам, поскольку получение высоких оценок обещало ему хорошую стипендию. (В худшем случае он готов был взять кредит на обучение.) Но на самом деле он готовился заработать на учебе в юридической школе. В то время ситуация с работой ничего хорошего не сулила, но Уилл надеялся, что через три года, когда он получит диплом юриста, рынок труда станет более благоприятным.
Конечно, сейчас еще нельзя сказать, сбудутся ли его планы, но тем не менее он студент и получает полную стипендию. Он счастлив, у него высокое моджо. Такое может произойти, если вы правильно оценили ситуацию с низким моджо и поняли, что следует изменить.
У Боба все пошло совсем по-другому. Впервые я увидел его на конференции. В свои 40 с небольшим он был юристом-индивидуалом и работал в штате Нью-Йорк в том же городе, где родился и вырос. В качестве специализации Боб выбрал правовые вопросы, связанные с недвижимостью, но, когда в его местности рынок недвижимости пришел в упадок, он переключился на семейное право, занимаясь разводами и опекунством, т. е. делами не самыми приятными, поскольку приходилось иметь дело с разгневанными супругами, разыскивать злостных алиментщиков, выступать в суде на стороне детей, которые не хотят жить то с матерью, то с отцом и ни в чем не верят своему адвокату. Это намного хуже, чем решать вопросы, связанные с недвижимостью. Когда Боб так живо рассказывал мне о своей работе, он вдруг увидел знакомого и помахал ему рукой.
– Это мой бывший партнер-юрист, – объяснил он. – Я ему завидую. Ему нравится адвокатская работа, а я ее ненавижу.
– Почему? – спросил я его.
– Его заводит, когда он воюет с другими юристами. На процессе он может послать их к черту, а час спустя мирно пропустить с ними стаканчик в баре. Для него это спорт. Я так не могу. Не могу говорить одно, а делать другое, и я не создан для таких битв.
– Похоже, эта работа вообще не для вас, – заметил я.
– Да я уже и сам это знаю, – сказал он, тяжело вздохнул и замолчал.
Боб был стопроцентным воплощением владельца низкого моджо, не знающего, как изменить жизнь. Он сам выбрал себе такую работу (никто не заставлял его заниматься семейными делами), но она ему не нравилась. Конечно, Боб мог бы привить себе бойцовские качества и получать удовольствие от поединков в суде. Это означало бы, что он изменился (хотя я верю в это не больше, чем в то, что сам могу пойти и стать начальником на производстве или сидеть за бухгалтерскими книгами). Для него изменения возможны: достаточно набрать новых клиентов и поменять специализацию еще раз, как он уже однажды это сделал. Но Боб ничего не делает, продолжая лишь изливать душу таким случайным встречным, как я.