Мокрая вода

Комнатка была обшита вагонкой. От пола до потолка – полки, плотно забитые книжками советского перечня, толстыми журналами, желтеющими выгоревшими корешками. Пахло берёзовой корой. Камин из красного кирпича, покрытый блестящим лаком, кое-где почернел от дыма. Над ним рожки небольшого оленя. На полке отлитые из чугуна припудренные серым налётом времени фигуры: Дон-Кихот на коне и верный Санчо Панса. Такие разные – рядом.

Сбоку штора, за ней крутая лестница вела в мансарду.

– Вот мой скит, – Боб открыл дверь в небольшую комнату слева от камина.

Стол напротив окна. Старенький компьютер. Вдоль глухой стены – полка с книгами, папками, из которых торчали пожелтевшие газетные вырезки с чем-то некогда важным, а теперь превратившимся из культурного наследия в археологический прах культурного слоя.

Под полкой – скромная тахта, плед в зелёно-красную полоску, плоская, как неудачная шутка, подушка.

– А тебе постелим наверху, оттуда красивый вид из окна – поле, лес! Хорошо?

– Спасибо!

В камине уже были сложены горкой дрова, между поленьями торчала береста, оставалось лишь поджечь. Огонь весело затрещал, затуманился серым прозрачным дымком. Сперва сквозь дымок несколько раз промелькнуло робкое пламя, потом окрепло и споро принялось подъедать щепки. Вмиг разгорелись сухие поленья. Запах поплыл душистый, лесной, весёлый.

Босс поцарапал когтями в дверь. Боб впустил собаку. Босс погремел горошинками коготков по доскам, лёг на коврик из куска старого тёмно-зелёного одеяла, седого от мелких белых волосков, вздохнул.

– Большой минус далматинцев – линяют круглый год! – сказал Боб.

– Рассылают атомы любви, – улыбнулся Василич.

Боб и Василич опустились в затёртые кресла слева и справа от колченогого стола с тремя скруглёнными гранями. Модерн семидесятых, накрытый поцарапанным стеклом. По нему клацали стаканы, когда их ставили на стол. Под стеклом знаменитое чёрно-белое фото команданте Че: подкрученные кудри из-под берета.

Пригубили виски. Хрустели орешками, молчали, глядели в камин. Огонь гримасничал, прыгал на поленьях, тёплыми бликами нежно прикасался к лицам.

– У тебя как жизнь? – спросил Боб.

– К маю-месяцу обещали в дедушки записать.

– Хорошее дело!

– А тебе приветы, Борис Иваныч.

– От кого?

– Угадай с трёх раз! – Василич выдержал паузу. – От моих домашних. Ну и от Геныча – неувядаемого перца!

– Как он, король-олень, где?

– В Германии. Познакомился в Испании с немкой. Обеспеченная дама, он при ней состоит как эскорт. Ходит с ней на все приёмы-рауты, женился официально. Она старше лет на двадцать, но он соблюдает приличия. Так оговорено в контракте. Она на него наследство отписала. Живут вместе, а у каждого своя жизнь.

– Остепенился?

– Какой там! С его донжуанским списком с мотострелецкую дивизию! Это я так, не осуждаю, ты же знаешь Геныча. Позванивает частенько после часа ночи. Выпьет и звонит на сон грядущий. Жалуется – худо мне тут, говорит, без русского языка. Зайду в душ, открою воду и матерюсь во весь голос! В последний раз, видно, перебрал с халявным виски: плачет и твердит: – Я ослепил себя и покинул Фивы!

– Что это значит?

– «Эдип» Софокла. Сюжет – отца убил, мать сделал своей любовницей, после таких потрясений ослепил себя и пошёл, страдалец, по миру.

– Ясно. Про Михалыча что-нибудь слышно?

– Михалыч! – Василич засмеялся. – Общались с ним, на лавочке посидели в Филёвском парке, покачали красную колясочку. Он теперь – молодой папашка, дочь родил, носится, как вьюнош! Маленькая Эля Драбкина. У настоящих мужчин рождаются дочери! Так и заявил.

– Это ещё вопрос открытый!

– Ты-то, так вот – один? – осторожно спросил Василич.

– Привести сюда какую-нибудь тётку? Терпеть тут её привычки, когда своей глупости хватает? Да я и сам управляюсь, невелико хозяйство.

– Одиночество искушает унынием, а это – первейший грех. Саморазрушение!

– Почему же? Я книги читаю, передумал много наедине с собой. И на демонстрации можно быть одиноким, в толпе. Да в том же метро помирать от тоски.

– Я вот неделю не был, – улыбнулся Василич, – к родне ездил. Вернулся, в метро нырнул, присел на лавочку. Сперва тесно, потом раскачало, раздвинуло. Сижу, улыбаюсь – хорошо! Народ косится, «диагноз» мне пытается установить, а я-то – соскучился по метро! Только и всего!

– А я, как ни странно, и не вспоминаю метро! Нереальным кажется, что я там столько лет отработал.

Была мысль – живность завести. Потом подумал и понял, что не смогу выращивать кур из цыплят, уток из утят, свиней из поросят, да много ещё кого-то из чего-то. Слишком бы за них переживал и навредил бы этим. Всё-таки надо родиться в деревне, чтобы этим заниматься.

– Про живность – ясно. А с хозяйкой-то как? Неужели нет претенденток? Россия – страна вдов, а если ещё непьющий, цены тебе нет! Здесь-то – давно?

– Не лежит душа к хозяйке. Здесь почти два года. Домик этот одноклассник, Матвей, предложил караулить. Состоятельный человек.