Мокруха

Верзила в малиновом пиджаке и синих брюках необычайно проворно кинулся за стойку и нырнул в проход. Норгулин с Неверовым бросились следом, отшвырнув бармена, который отлетел, как мячик, в сторону, сшибая бутылки и бокалы. Проскочили через заставленную коробками подсобку, выбежали в выложенный грязным кафелем коридор.

— Стоять!

Малиновый пиджак мелькнул впереди и исчез в темном зеве дверного проема.

Блымс! Хрясь! Бух!.. Когда Норгулин с Неверовым влетели в дверь, «малиновый пиджак» уже устроился на полу. Над ним нависли двое омоновцев.

— Смотри, с пушкой. — Норгулин ткнул носком ботинка лежащий на полу «ТТ».

— Ага, — кивнул омоновец. — Дурачок потянулся за ним, нас завидев.

— Тварь, смерти нашей хотел! — Второй омоновец ударил ботинком «малиновый пиджак» в живот.

— У-у, е-е-е…

Норгулин наклонился над «малиновым пиджаком», взял за волосы, посмотрел в усатую кавказскую физиономию.

— Не тот. — Он отпустил волосы. — Ствол откуда, абрек?

— Не мой! Подбросили!

— Чего? — Норгулин залепил ему по уху.

— Нашел, — тоном ниже произнес кавказец.

И получил по второму уху.

— Ты, чурка поганая, из этого ствола хотел убить работников милиции… Лежи. Хватит, ребята, с него. Сейчас подошлю оперативника с понятыми.

В зале все было спокойно. Оперативники и собровцы досматривали посетителей.

— Есть что? — спросил Норгулин у оперативника.

— Два финаря, кастет, три коробки с анашой и пара ампул с отравой.

— Кто есть из наших?

— Кажется, никого.

Норгулин обошел бар, спустился вниз, осмотрел все закутки. Действительно никого из тех, кого они искали, не было.

Он вернулся на второй этаж, кивнул бармену:

— Пойдем, дружище, переговорим.

Он отвел его в тесный кабинет, где были диван, письменный стол, несколько стульев, телефон и крошечный телевизор.

— Где Глен, Цыган, Снайпер и Матрос? — спросил Норгулин.

— Кто это?

— Ты чего, Коля, Глинского, Тейфера, Барабанова и Матросова забыл? Непорядок.

— У меня много кто здесь бывает. Всех не упомнишь.

— Запамятовал? — Норгулин сгреб бармена за грудки и швырнул на диван.

— Да вы чего?

— Ты что, припух? В мои враги наметился? Я тебя, как паука, раздавлю.

— Почему я их должен знать? Никого не знаю, — продолжал гнуть свое бармен. Не нужно было быть тонким психологом, чтобы понять — он нахально лжет.

— Я тебя сейчас в камеру суну, и ты оттуда не выйдешь.

— За что?

— За все. У нас в Октябрьском районе свободна вакансия насильника детей. Никак не можем найти. Ты для этой роли подойдешь.

— Вы шутите так? Я ничего не делал.

— А может, делал. Посидишь в изоляторе, пока мы разберемся. Там насильников детей обожают. Может, и выживешь.

— На пушку берете?

— В наручники и в ИВС эту дурилку плюшевую, — кинул Норгулин стоящему в дверях Неверову в маске. — И если он по дороге с лестницы упадет — беды большой не будет.

Неверов подошел к бармену и схватил его за шкирку.

— Но их правда не было сегодня!

— Где они могут быть?

— Не знаю!

— «Малину» держишь и не знаешь?

— Матрос с Андреем вроде бы к бабам собирались за город. Больше не знаю ничего.

— Кто может знать?

— Они особняком здесь. Их все боятся. Я под ним недавно стою.

— Что за чурка в красном пиджаке, который дал от нас драпу?

— Из Набережных Челнов. Вроде бы в бегах.

Зазвонил телефон. Бармен потянулся к трубке.

— Оставь, — придержал его Норгулин. — Хотя нет, возьми. Трубку так держи, чтобы я слышал.

— Але.

— Колян, это Глен.

Норгулин положил ладонь на микрофон и шепнул:

— Только ляпни что не то — на месте удавлю.

— Слушаю, Глен.

— Где Матрос и Снайпер?

— Не знаю.

— Если появятся — пусть бегут куда глаза глядят. Передай — эта тварь нас вложила, и менты приходили по мою душу.

— Эта тварь вас вложила, и менты приходили по твою душу.

— И смотри мне…

Затренькали гудки.

— Вот мать-перемать! — Норгулин с размаху саданул кулаком по столу…

***

— Как он узнал? — Рудаков прикурил от автомобильной зажигалки и вставил ее обратно в гнездо.

— Наверное, наши высветились, — предположил Норгулин.

— Надо через дежурного по городу сориентировать патрули.

— Уже сориентировали. Ищите молодого человека ста восьмидесяти сантиметров роста, худощавого телосложения. Во что одет — неизвестно. Особых примет нет. Может быть вооружен. Особо опасен. Примите меры к задержанию… Смех.

— Может, за машиной своей придет? — без особой надежды спросил Рудаков.

— Он что, совсем дурной? Он понял, что девчонка продала его, и теперь ляжет на дно или махнет из города.

— Да, смоется куда-нибудь в ближнее зарубежье — и пишите письма мелким почерком. В той же Армении никто никогда его искать не будет. Они на наши запросы вообще не отвечают.

— Что ему делать в Армении? — Норгулин погладил рулевое колесо. — Там же голодуха, пальба. Это не для него. Он двинет в дальнее зарубежье. И мы ничего не сделаем. Загранпаспорт у него есть. Если он не дурак, то проставит визу в пять минут, на худой случай найдет спецов, которые ее подделают, — этот штамп элементарно рисуется. И двинет за кордон не через Шереметьево-2, а через Борисполь или Звартнотц… Открой форточку, ты мне всю машину продымишь. Ты что, навоз куришь?

— Тоже мне, ценитель. Я курю американские сигареты.