Мокрый не боится дождя

— Шёл дождь, и в приёмном покое
Уныло шумел водосток,
Меж тем как строка за строкою
Марали опросный листок.

Он хотел было возразить, что стихи про больницу сейчас неуместны. Но не было сил. Ольга читала, а голос убаюкивал. В какой-то момент профессор и вовсе отключился. А она продолжала:

— Как вдруг из расспросов сиделки,
Покачивавшей головой,
Он понял, что из переделки
Едва ли он выйдет живой.

«Господи! — воскликнул он про себя. — Она что, готовится стать вдовой?»

От этой мысли стало нестерпимо жаль себя. Профессор, как в детстве, заморгал, проталкивая слёзы назад.

— Тогда он взглянул благодарно
В окно, за которым стена
Была точно искрой пожарной
Из города озарена.

Там в зареве рдела застава

И в отсвете города клён
Отвешивал веткой корявой
Больному прощальный поклон.

«А ведь хорошо! — подумал больной. — Как хорошо она читает!»

А голос набирал силу и, казалось, заполнил палату:

— О Господи, как совершенны
Дела Твои, — думал больной.
Постели, и люди, и стены.
Ночь смерти и город ночной.

«Смерть! — подумал профессор. — Вот она пришла и за мной. И моя жена устроила мне такую оригинальную „отходную“».

…Кончаясь в больничной постели,
Я чувствую рук твоих жар.
Ты держишь меня, как изделье,
И причешь, как перстень, в футляр.

«Это же молитва. Для меня — атеиста!»

Он попытался повторить последнюю строчку. Про перстень и футляр. Но губы не слушались. Он успел подумать: надо перечитать на досуге. И погрузился в сладкое небытие.

ИЗ ИМЕЙЛА БЕЛОЗЕРЦЕВА — САДОВОМУ

Привет, Садовник!

Уж не вознамерился ли ты отбросить коньки раньше меня? Не торопись, брат! Мы ещё не узнали концовки исторического триллера под названием «Украина». Да и с египетскими ужасами до конца не разобрались. По крайней мере, доказательств-то нема!

Глава 14 Мёртвым — спать, а живым — играть!

ЛАБОРАТОРНЫЙ ПЕРЕУЛОК, КЛИНИЧЕСКАЯ БОЛЬНИЦА № 17, ПАЛАТА САДОВОГО

— Я, пан профессор, проститься пришла. Уезжаю…

— Ганна! Я желаю тебе удачи. Приезжай в Киев ещё! — Он легко перешёл на «ты»: общие больничные стены способствовали сближению.

— Спасибо. Только у вас теперь другие заботы.

— Если ты про мою хворь, то врачи дают хороший прогноз.

— Боженька подарил пану профессору славную жинку. Было бы грешно оставлять её вдовой. — Ганна поджала губки. Со значением. И продолжила: — А моя колбаса тут ни при чём.

— Прости, Ганночка, я плохо соображаю.

— Я говорю, что колбаса была отменная, и ваша супруга, пан профессор, не могла ею отравиться.

— Да-да! Я тоже не согласен с матушкиными выводами.

— Вы со своей нэнькой — старые недотёпы.

— Что ты сказала, Ганночка?

— Ваша Катерина нашiй Оринi двоюрiдна Одарка, а всё ж скажу вам, пан профессор.

— Слушаю вас, пани Ханна!

— Вы должны очень любить свою Олечку и быть крепким и здоровым.

— Не стану спорить с вами, ясновельможная пани Ханна! — ухмыльнулся профессор.

— Вам бы всё шутки шутить. А я на полном серьёзе. Потому как колбаса у меня всегда свежая.

— Далась вам эта колбаса!

— А вы не кричите. Потому как правда.

— Что правда?

— А то правда, что не травилась ваша супруженька!

— Вы позволяете себе делать намёки?

— Не спроста Ольгу наизнанку… А я как мать трёх девочек…

— Да не тяни кота за хвост!

— Беременная она!

Заключительная реплика ударила в потолок, после чего отрекошетила прямо в барабанные перепонки профессора.

КИЕВ, КАШТАНОВЫЙ ПЕРЕУЛОК, КВАРТИРА САДОВЫХ

«Надо набрать Пашин номер».

Всякий раз рука при этой мысли тяжелеет. Словно Рита, исповедовавшись перед земляком, перетянула его от друга — кацапа в свою сторону. Да, именно так: с предлогом «в». Предлог «на» претил Садовому и в этом случае.

Кристаллический цветок за грудиной был под контролем. Но украинская огневушка — поскакушка являлась теперь в его сны. Рита Власожар. Она же Оксана Мельник.

А другану в Россию он непременно позвонит. Немного погодя. Когда соберётся с силами. Пашка имеет право знать всё. Как главный свидетель.

ИЗ ИМЕЙЛА ВЛАДИМИРА САДОВОГО — ПАВЛУ БЕЛОЗЕРЦЕВУ