Молчаливая роза

Джонатан сжал челюсти. Между ними все кончено. Он понял это в ту же минуту, как только услышал новость о сыне. Когда-то в прошлом он ставил работу выше семьи, и чем это кончилось? Тем, что Алекс прикован к креслу.

А теперь Девон. Она разбудила в нем желания, заставила чувствовать то, чего ему не хотелось, и делать то, чего он не мог себе позволить. На какой-то миг он забыл о своем долге.

А расплатился за это Алекс.

И тетя Стелл.

Впрочем, глупо было винить Девон в смерти тетушки. Он хватил через край, предположив, что между рецидивом Алекса и сердечным приступом тети Стелл есть какая-то связь. Стелл много лет балансировала на грани жизни и смерти. Может быть, известие о рецидиве Алекса и вызвало у нее приступ, но это весьма сомнительно. Он еще раз все обдумал и пожалел о своей горячности, но какая теперь разница? С этим покончено. Он больше не обвинял Девон, но тем беспощаднее корил в случившемся самого себя.

После смерти отца он стал главой семьи и был в ответе за всех, кого любил. Если бы он меньше времени проводил с Девон и больше заботился о тетке…

Стаффорд вздохнул и откинулся на сиденье. Как всегда, он был слишком суров к себе. И слишком суров к Девон.

Лимузин остановился у методистской церкви, и Джонатан вынес наружу Алекса. Тем временем Генри вынул из багажника инвалидное кресло. Как только мальчика бережно завернули в теплый плед, Джонатан покатил его по только что расчищенной дорожке к расположенному за церковью кладбищу. Свежий холмик мерзлой земли был накрыт куском ткани в зеленую полоску. Джонатан рассеянно подумал о том, как трудно, наверно, было копать могилу. Рядом стоял гроб с латунными ручками, изголовье которого утопало в желтых розах.

Любимые цветы тети Стелл. И Девон тоже. Эта невесть откуда взявшаяся мысль заставила его нахмуриться. Тетя всегда любила розы. Какое ему дело до того, что любит и чего не любит Девон?

Краем глаза Джонатан увидел, что к нему приближается Мэдди. Она была в строгом трауре, как и Стивен. Правда, галстук на зяте был в красную полоску. А племянники… Джонатан никогда не видел их такими мрачными.

Джонатан обнял сестру, пожал руку Стивену, а затем повез кресло Алекса сквозь быстро прибывавшую толпу людей, стремясь пробраться к первому ряду стульев — ближайшему к могиле. Над головами собравшихся висели огромные обогреватели, но им не под силу было справиться с холодом, проникшим в его мозг и притаившимся в сердце.

Откуда-то пришло смутное ощущение, что вокруг него собралось множество людей. Дамы, которые жили с тетей Стелл в ее уютном желтом домике; старый Элвуд Доббс; ее подруга в течение последних двадцати лет, Джинни Григгс — пожилая женщина, владелица стаффордского универмага. Приехала самая старая знакомая тети Стелл, девяностодвухлетняя Бьюла Дейвис. Но были в толпе и молодые люди. Люди, с которыми она вместе занималась благотворительностью. Люди, которые не поленились приехать сюда из Манхэттена. Это наполнило Джонатана гордостью за тетку и за свою семью.

И заставило с грустью подумать о том, что он потерял одного из ее членов.

Джонатан сел на холодный железный стул. Священник, преподобный Перкинс, — маленький, толстенький, носивший очки в тонкой металлической оправе, — поднялся на возвышение с другой стороны гроба. Он положил перед собой листки с речью и подождал тишины.

— Дорогие друзья… Сегодня мы собрались здесь, чтобы заплатить дань уважения и сказать последнее «прощай» замечательной женщине Эстелл Стаффорд-Мередит. Тетя Стелл, как называло ее большинство из нас, скончалась тридцать первого декабря на восемьдесят втором году жизни. Она не дожила до наступления нового года, но за свою долгую и полную событий жизнь видела много хорошего.

Бросив взгляд на свои записи, он заговорил о том, что со времен детства Эстелл мир сильно изменился, однако она сумела не только приспособиться к этим изменениям, но и научиться наслаждаться ими: она много путешествовала, но никогда не забывала крошечный городок, в котором выросла. Друживший с тетей Стелл более сорока лет священник был вынужден откашляться, чтобы не дать голосу дрогнуть.

— Всем, кто скорбит, — сказал он, — советую обратиться к псалму двадцать третьему.

Джонатан склонил голову. Сидевший рядом Алекс тоже потупился и сложил руки, приняв молитвенную позу.

— «Господь — мой пастырь, я ни в чем не буду нуждаться. Он покоит меня на злачных пажитях и водит меня к водам тихим, подкрепляет душу мою…»

Джонатан не уловил, что было дальше, пока не услышал знакомые завершающие слова; затем священник еще раз помолился за женщину, которая прожила долгую и счастливую жизнь. Звучали слова о ее доброте, ее щедрости, неравнодушии к людям и стремлении помогать им. Затем старый священник спел «Со святыми упокой», и от этих чистых, светлых звуков у Джонатана защипало в горле.

Женщина, сидевшая позади, тихо плакала; рядом негромко всхлипывала Мэдди. Алекс шмыгал носом, но Джонатан хорошо знал, чего ему стоит удержать слезы. Все они будут тосковать по ней, но никто не умрет от горя. Жизнь продолжается. Должна продолжаться.