Молчаливая слушательница

Однако чаепитие в тишине продолжалось, и Алекс злился все сильнее. Звяканье чашек, опускаемых на блюдце после каждого глотка, выводило из себя и становилось все громче. Духота и жара в кухне усиливались. У камина стоял вентилятор, но выключенный. Казалось, Джой спланировала всю эту сцену, словно небольшую причудливую диораму, чтобы выбить полицейского из колеи. Он снова откусил коржик, их взгляды на мгновение встретились, и Джой хватило наглости слегка улыбнуться.

Шепард глотал чай и рассматривал кухню, будто ему удобно, прохладно и спокойно. Джой же очень занимали невидимые крошки на столе.

Наконец она собрала пустые чашки с блюдцами. Больше не дрожит, отметил Шепард. Уверена, что перехитрила его? Неужели искренне считает, будто можно совершить убийство, бросить: «Думаю, он покончил с собой», – и умолкнуть?

Черт возьми. Надоело ходить вокруг да около. Надо выяснить с ней отношения – причем по-настоящему. Его уже тошнит от продуманной лжи и вежливых отвлекающих маневров в виде чая с коржиками. Пора менять курс.

Он стукнул ладонью по столу и гаркнул:

– Хватит, Джой! Сидите тут, понимаешь, и спокойно заявляете: «Он покончил с собой», – а ведь его убили вы, пока он лежал беспомощный вон там, в своей… – Шепард резко встал, отодвинув стул, линолеум под ним взвизгнул, – …комнате!

Джой дернулась на полпути к раковине, выронила посуду. Громко втянула воздух, глаза стали огромными, испуганными.

– Что вы делаете?! – вскрикнула она и, упав на колени, начала собирать осколки голыми руками.

Долго сдерживаемые мучительные переживания, вызванные исчезновением Венди Боскомб, смертью Рона, безразличием управления, ничтожностью городка, бедностью региона, распухшими губами Джорджа Хендерсона и жесткими безвкусными коржиками, вдруг вырвались из легких Алекса в горячий темный воздух. На этот раз крик был не наигранным.

– Правду, Джой! Я хочу знать, как и зачем вы убили отца!

Она глянула на него с ненавистью.

– Почему вы мне не верите?! – В глазах стояли слезы.

Ее слова, хлесткие, горячие, жгли его, стегали, темный дом нависал, стены смыкались вокруг.

– Чего еще вам надо?! Оставьте меня в покое!!! Ничего вы не понимаете!

Алекс думал быстро. Он о таком читал. Истерика, заканчивающаяся признанием. Иногда преступник сознаётся в меньшем преступлении, чтобы ввести в заблуждение полицию – или даже себя самого, – но правда в конце концов всплывает.

Он опустился на колени возле нее, их лица оказались совсем рядом.

– Так расскажите мне, Джой Хендерсон. – Он больше не кричал, хотя голос звучал строго. – Чего именно я не понимаю?

– Вечерами… – шепнула она и умолкла. Перевела дыхание, зажмурилась и продолжила едва слышно. Шепарду пришлось придвинуться еще ближе. – Вечерами он сидел на том стуле, где сидели вы, и если мы нарушали какое-нибудь из тысячи правил, да еще если ветеринар присылал слишком большой счет, а маслозавод – слишком маленький чек, или жаркое из угрей было не по душе… он злился на нас, как только что вы. Стучал по столу, со скрипом отодвигал стул и кричал: «В комнату!» – как вы только что. И этот звук… этот звук…

Джой дважды всхлипнула.

Алекс ждал.

Она вновь перевела дыхание, посмотрела ему в глаза.

– Вы понятия не имеете, что он с нами сделал. Хотя… Я могу показать следы. По крайней мере физические.

Джой с треском рванула воротник рубашки с длинным рукавом, обнажила плечо и верхнюю часть руки. Алекс сохранил бесстрастное выражение лица, но пришел в ужас от толстых красных рубцов. Они сползали с плеча под свободную бретельку бюстгальтера, опутывали руку вверху, будто щупальца красного осьминога. Джой нагнула голову до колен, задрала рубашку на талии, открывая нижнюю часть спины. Шепард заставил себя взглянуть на красную, бугрящуюся плоть.

Джой выпрямилась, поддернула на место воротник порванной рубашки, придерживая его левой рукой. Шепард не находил слов и чувствовал, что она его за это презирает.

– Иногда, – заговорила Джой, глядя ему в глаза, – он заставлял нас ждать больше часа. Естественно, заниматься во время ожидания ничем не разрешалось – оно было частью наказания, долгое жуткое ожидание, – но однажды я начала читать «Ребекку». Больше я подобной ошибки не повторяла.

Шепард не хотел знать, что отец сделал с Джой за нарушение запрета.

– Однажды я, корчась от страха, крикнула отцу, что это Дьявол заставляет его творить такое. Слова вылетели сами собой, я не успела затолкать их обратно. О чем сразу пожалела, но было поздно. – Она вздохнула. – Еще я всегда молилась. «Прошу-прошу-прошу, Господи, не позволяй меня мучить. Останови его. Прошу, пожалуйста, прошу, прошу…» Всегда – эгоистичная молитва. Всегда грешница…

Алекса мутило.

Джой продолжала, словно завороженная: