Молчаливая слушательница

– Тяжелее всего я переносила незнание: куда попадет первый удар – на плечи, поясницу, ягодицы, бедра? Как только… напряжение… прорывалось, нужно было просто выдержать следующие четырнадцать. После этого он без единого слова уходил. Я благодарила Бога – в буквальном смысле – за то, что все кончилось, и промокала кровь старым полотенцем. Чертовски больно. Когда ложилась в постель, – Джой чуть вздернула подбородок, – Рут шептала мне слова утешения.

Она смела пальцами осколки посуды к блюдцу.

– Однако это было не самое худшее.

Алекс сглотнул. Куда уж хуже?

– Дальше я слышала – в нескольких футах от себя, за стеной, – как он играет на гитаре. Первой всегда шла одна и та же песня. Я лежала в кровати, униженная, напуганная, окровавленная, а он пел, знаете что?

Шепард смог лишь покачать головой.

– «Ты мой солнечный свет».

Он вдруг явственно услышал знакомую мелодию, просачивающуюся сквозь стены дома, – зловещую, пугающую.

– Вот что он с нами сделал. Физически.

Шепард откуда-то сообразил, что следующие слова Джой запомнятся ему навсегда.

– Только вы никогда не поймете, что он сотворил с нами вот здесь. – Она постучала указательным пальцем по виску. Трижды. Медленно. – Хотите знать, почему он покончил с собой? Почему мой ой-какой-святой и всеми обожаемый отец лишил себя жизни?

Несмотря на ужас, Шепарда посетила дикая мысль – Джой это репетировала.

Она подалась вперед, почти соприкоснувшись с ним головой, обдала пульсирующим жаром. Алекс не шелохнулся, не вздрогнул, не отпрянул. Пусть говорит дальше. До самого признания.

– Вам скажут – потому что не выдержал физической боли… а она и правда была сильной. Только убил он себя потому, что этого не сделала бы я.

– Не понял.

– Отец попросил дать ему все таблетки, а я отказала. Я больше в жизни не стала бы потакать его желаниям. «Налей еще «Пассионы», завари чай покрепче, брось котенка в пруд, сядь смирно, веди себя тихо, проси прощения». Боже, вы не представляете, как живется при этом ребенку. Да еще если сверху приправить ремнем… Я никогда не забуду того, что отец сделал с нами, своими детьми, и никогда его не прощу. Не забывай и не прощай, вот мой девиз.

Сколько жгучей злобы! Ему будто лицо опалило.

– В одном вы правы – я хотела убить ублюдка…

Вот оно, признание!

– …Но только если б он не мечтал умереть сам. Я ему больше не молчаливая слушательница!

Хорошо сыграно, в этом ей не откажешь.

Джой неожиданно пересела с колен на корточки и впилась пальцами в лоб.

– До меня дошло… Ублюдок убил себя так, чтобы вы подумали на меня! Чтобы я села в тюрьму. Последняя кара непослушной дочери, отказавшейся его убить. Просто слов нет…

Шепард нахмурился. Джордж Хендерсон определенно чудовище. Не исключено, что Джой права. Или врет? Как же определиться? Она вполне могла устроить грандиозный спектакль, призванный убедить в ее невиновности…

– А ремень? Как вы объясните ремень? – Алекс повысил голос, хотя намеревался хранить спокойствие.

Джой склонила голову набок, вроде как задумалась.

Алекс понимал – кричать больше нельзя, но разочарование и неопределенность сводили с ума. Он-то был уверен, что своим появлением с ремнем – орудием не-убийства – задобрит Джой и добьется от нее правды. Теперь же его уверенность улетучилась.

Шепард уставился на голую стену над столом, за которым они недавно пили чай. На голую стену с небольшим чистым прямоугольником.

И вспомнил.

Прошло очень много времени, он был тогда новичком. Они с Роном по несколько раз заезжали на каждую ферму в радиусе пятидесяти миль от разложенных кукол Венди Боскомб. Рон задавал вопросы, Алекс записывал ответы и любые подмеченные странности: кто из домочадцев украдкой переглядывается, кто избегает смотреть полицейским в глаза, кто слишком приветлив и предупредителен.

Исполнительному констеблю Шепарду показался очень странным один гобелен. Он висел как раз тут, на месте светлого прямоугольника. Воспоминание о той картинке постепенно разблокировало и другие воспоминания. Девочка, настолько тихая, что это даже нервировало. Мальчик постарше, тоже тихий. Услужливая и растерянная мать. Отец – слишком приветливый и предупредительный.

Глядя на пустой прямоугольник, Шепард вспомнил и другое – он переписывал коряво вышитые слова с гобелена в блокнот. Они, наверное, должны были ободрять и утешать, но даже тогда Алекс содрогнулся при мысли о том, что ему пришлось бы расти под этим зловещим посланием, буквально нависающим над головой.

Христос – глава этого дома

Невидимый гость за столом

Молчаливый слушатель, внимающий всякой беседе

Как сказала Джой? «Я ему больше не молчаливая слушательница…»

Глава 60 Джордж и Гвен

Январь 1949 года

С каждым днем напряжение Гвен росло, делалось невыносимым. Шея, плечи, грудь постоянно сжимались в ожидании нового взрыва мужниной ярости. Взрыва, за которым последует удар, пинок или пощечина – сигнал о том, что все вернулось на круги своя.