Молчаливая слушательница

Официально мероприятие начиналось в половине восьмого вечера, но люди стекались в зал за полчаса – ради лучшего места на парковке, лучшего стула за ужином или лучшего обзора входных дверей с прибывающими гостями. Ровно в семь тридцать отец Джой поднимался на сцену, приветствовал собравшихся в микрофон и отпускал шутку. Все смеялись и хлопали, руководитель музыкальной группы Джонни Би Бэд (которого на самом деле звали Морис Парсонс) объявлял первый танец, неизменно вальс – «чтобы народ размялся». В течение часа группа играла знакомые мелодии, затем наступал перерыв, женщины из Ассоциации выносили музыкантам чай и тарелку с печеньем. Остальные тем временем обсуждали погоду и слякоть, пока группа не заводила следующую песню.

Почетные гости обычно пробирались в зал под конец перерыва, якобы тайком, но отец обязательно это видел и провозглашал их появление в микрофон под общие аплодисменты. Дальше опять шутил: «Что так поздно, Фред? Не читал сообщение в “Газетт”?» Все смеялись, упомянутый Фред в притворной растерянности качал головой, а его жена закатывала глаза и вскидывала руки – мол, мужчинам ничего поручить нельзя, – чем вызывала новый приступ смеха. Отец говорил: «Ладно, мы-то знаем, кто в вашем семействе штаны носит», – и люди вновь смеялись, хотя слышали эту шутку сотню раз. Джонни забирал у отца микрофон и объявлял следующий танец.

Каждый раз одно и то же. За исключением сегодняшнего вечера. Когда мистер и миссис Ларсен вошли, никаких фанфар не прозвучало, и «счастливая пара» сразу разделилась: мистер Ларсен отправился в конец зала приветствовать знакомых, а миссис Ларсен прошмыгнула в кухню. Джонни объявил следующий танец, гости поспешно встали и начали танцевать – во избежание дальнейших неловкостей.

Джой шепнула:

– Мама, а где Колин?

Нехорошо, если он остался один в странном сказочном домике Ларсенов.

– За Колином присматривают мистер и миссис Боскомб, – на ходу ответила мама, спеша за мужем на танцпол.

В девять тридцать наступало время ужина. Женщины из Ассоциации руководили процессом в кухне не хуже авиационных диспетчеров; по их указаниям девочки-подростки сновали туда-сюда с тарелками бутербродов и тортов, а мальчики-подростки, среди них и Марк, – с гигантскими плетеными корзинами, полными чашек, блюдец и тарелок. Члены общественного комитета несли большущие алюминиевые чайники с заваркой, еще какие-то мальчики – кувшины с молоком и супницы с сахаром, утыканные ложечками, как ехидна иголками.

После ужина отец принес два стула в переднюю часть зала и забрал из раздевалки прощальный подарок. Стулья разместил рядышком, спиной к сцене, и взял у Джонни микрофон. Поправил галстук, громко кашлянул, требуя внимания.

– Добрый вечер. Хочу пригласить наших почетных гостей подойти и занять свои места. Роберт, Барбара!

Под дружные аплодисменты отец расцвел фирменной улыбкой, которую все так любили, а Роберт с Барбарой сели на стулья. Роберт по привычке улыбался, его глаза поблескивали. Лицо Барбары напомнило Джой гладкую серую сталь молочного бидона.

Отец начал речь. Эту часть Джой терпеть не могла – он говорил очень долго и отпускал ужасные шутки, обычно в адрес маслозавода, правительства и своей жены.

– Ну что ж, пора. Роберт и Барбара, наши добрые друзья и соседи, покидают нас ради новой жизни в Мельбурне. Нам остается лишь попрощаться. Женщины выглядят чудесно, согласны? Знаете, я считал косметику излишеством, пока у Гвен однажды не кончился весь запас. В ту неделю я сам увеличил расходы на домашнее хозяйство, уж поверьте. – Отец обвел взглядом зал, приоткрыв рот в беззвучном хохоте; прислушался к смешкам зрителей. – Барбара – весьма уважаемый член нашей общины, и мы никогда не забудем ее замечательные костюмы для Рождественских концертов в начальной школе Кингфишера. А Роберт неутомимо трудился в составе общественного комитета и родительского комитета Кингфишера, и…

Отец не унимался, превозносил добродетели Роберта, подробно излагал, как много и охотно тот помогает людям, рассказывал забавные истории о запутанных отношениях Роберта с новомодными штучками вроде телевизора и «огнеглушителя».

Речь была длинной, но теплой и душевной – даже Джой это признала. Хотя Барбару отец больше не упоминал.

Пришел черед подарка, упакованного в оберточную бумагу и обвязанного бечевкой. Подарок всегда был одним и тем же, независимо от гостей и повода для торжества.

– Роберт и Барбара, желаем вам всего наилучшего! Пусть ваши судьбы, – (Джой отметила множественное число), – сложатся хорошо. Берегите, пожалуйста, себя и своих любимых – (Джой отметила, что такого отец раньше не говорил) – и примите этот подарок в знак нашей признательности за вашу работу на благо сообщества.

Кто-то из мужчин крикнул:

– Речь, речь!

Роберт встал. Он походил на теленка, который лишь наполовину выбрался из матери и еще не решил, хочется ли ему наружу.

– Ох, не привык я к такому учету…

Джой глянула на Барбару, сидевшую со строгим видом, и решила, что мистер Ларсен употребил «учет» вместо «почета» намеренно.