Молчаливое семейство

Как бы там ни было, заявление Хаглюнда приобрело форму парламентской резолюции о создании соответствующей комиссии по исследованию концентрации в экономике со всеми вытекающими из парламентской процедуры последствиями в виде дебатов в различных комиссиях, подкомиссиях и комитетах, где фактически предрешаются все парламентские акты в Швеции. Уже на ранних стадиях обсуждения фаланга буржуазных депутатов, возглавляемая представителями правой партии[1], пыталась провалить резолюцию Хаглюнда, и это им чуть не удалось. Во всяком случае, в комиссии по финансовым вопросам она была напрочь забаллотирована. Понадобились тонкие манёвры, чтобы вытащить резолюцию на пленарное заседание риксдага. И эта стадия была столь же рискованной. Ведь социал-демократы имели тогда перевес над буржуазной оппозицией всего в шесть мандатов. Стоило одному из социал-демократических депутатов заболеть, другому уехать за рубеж, третьему вообще не явиться на заседание, как это нередко бывает, и никакого решения так бы и не было принято. Однако правительство продолжало бороться за резолюцию. Ведь отступление грозило ему серьёзной потерей престижа.

Судьбу резолюции решила позиция ряда депутатов партии центра, представители которой незадолго до этого во время предвыборной кампании, обращаясь к своим избирателям-фермерам, говорили довольно резко о крупных монополиях – о том, что монополии «вырезают широкие ремни из спин шведов», о том, что монополии «во время кризиса и нужды наживают неслыханные богатства». Голосовать после этого против резолюции, обещающей разобраться в махинациях монополий, было не так-то просто. Голосовать «за» представители этой партии, стоящей в оппозиции правительству, не имели «морального права». И при окончательном обсуждении резолюции Хаглюнда некоторые депутаты-центристы воздержались.

Результатом этой парламентской игры стало создание комиссии по изучению «концентрации в шведской экономике», которую возглавил профессор Ги Арвидссон. Глубокой осенью 1960 года комиссия, не торопясь, приступила к работе. Не торопясь, потому что комиссию ждал кропотливый труд, да и теперь, когда престиж правительства был спасён, от неё не требовалось спешки.

Политические сенсации скоротечны. Уже через год мало кто помнил о дебатах вокруг резолюции Хаглюнда, а потом широкая публика забыла о них и вовсе. И когда 14 февраля 1968 года, через семь с лишним лет после создания комиссии, на стол министра финансов Гуннара Стрэнга легли четыре увесистых тома её отчёта, до отказа заполненных цифровыми выкладками, диаграммами, сводками и графиками, это произвело впечатление разорвавшейся бомбы.

Что же за взрывчатую начинку содержала тысяча страниц отчёта? Данные комиссии неоспоримо подтверждали: концентрация экономической мощи в Швеции огромна, выше даже, чем в США и Западной Германии! В общем-то это был секрет полишинеля. Всякому мало-мальски образованному шведу известно, что Швеция – страна монополистического капитала, что продукция существующих в Швеции государственных предприятий, несмотря на всю их важность для экономики в целом, составляет лишь 6 процентов всего промышленного производства, что шведские мультимиллионеры держат под своим контролем практически всё народное хозяйство страны. Обо всём этом убедительно говорилось в книге лидера шведских коммунистов К.-Х. Херманссона «Монополии и крупный капитал», вышедшей ещё в 1962 году в Стокгольме. Но лишний раз напоминать об этом, по мнению хозяев современной Швеции, вряд ли следовало. Разве так уж безмятежна шведская действительность? Разве не прорывается то здесь, то там недовольство трудящихся несправедливостью социальных условий? Разве не открываются глаза шведов на то, что все официальные рассуждения о «государстве всеобщего благоденствия» – это всего лишь ширма, за которой хозяева, как и прежде, обделывают свои делишки?

Отчёт комиссии простым напоминанием о могуществе монополий волей-неволей добавлял горючего в тлеющий костёр социальных конфликтов. Но этот объёмистый документ содержал ещё и массу подробностей, о которых, опять-таки по мнению хозяев современной Швеции, знать простому шведу вовсе непозволительно. В так называемую «массовую печать» эти подробности и не попали. Но она вынуждена была говорить о том, что экономической жизнью страны фактически распоряжаются 17 групп финансового капитала, что на долю предприятий, которые прямо или косвенно контролируются этими группами, приходится более трети всей промышленной продукции Швеции. «В нашей повседневной жизни, – сокрушалась „Афтонбладет“, – мы целиком зависим от товаров и услуг, производимых предприятиями 17 групп».