Молчаливые рассказы

Ночь. Прохладная, свежая, чуть сырая – рядом находится болото. Я стою в какой-то компании друзей и выхватываю лишь два знакомых лица. Стоило подойти, как ты начал говорить обо мне: «Помню, ты маленькая совсем была, лет 13. На концерты мои бегала, а я не понимал тогда, что ребенок делает в зале. Удивительно». Постепенно общая беседа твоих друзей в целом переходит на меня, все смеются, о чем-то шутят, а я кручу в голове воспоминания и понимаю, что их не должно там быть. Мы слишком поздно познакомились. Но я поддерживаю разговор, задорно подмигиваю Миле, мол, все идет по плану.

Мы начинаем собираться: ты складываешь рюкзак, я одеваюсь потеплее. Незаметно оставляя веселье и компанию позади, говорим, что у нас есть совместные дела. Довольно быстрым шагом добираемся до болота сквозь лес и без сомнения идем прямо через него. Деревья не заканчиваются, а болото все выше, вот оно уже по пояс.

Наконец-то начинает светать, болото сходит на нет, а мы выходим из леса к железной дороге. Платформы нет, поэтому ты подходишь вплотную к рельсам и смотришь в обе стороны. Поезда не слышно, значит, какое-то время у тебя есть. Ты закуриваешь, смотря вниз – обдумываешь, что сказать. Вдруг начинаешь рыться в своем рюкзаке и достаешь оттуда деньги:

– Это, – протягиваешь пятьдесят тысяч, – для Милы. На лечение.

Я молчу.

– Это, – еще пятьдесят, – для Яны. Не бросай ее, пожалуйста, иначе она сойдет с ума. У нее, по сути, кроме тебя никого и нет.

Дальше следуют еще какие-то распоряжения, но я уже не сильно слушаю, слегка шокированная происходящим. Ты что, навсегда уезжаешь?..

– Погоди-погоди, но как же я скажу им обеим об этом? Мне кажется, второй раз они этого не переживут. Это жестоко.

– А ты и не говори пока. Повремени.

– Ну нельзя так, все равно узнают от кого-то, как будто от них скрывали, и будет еще хуже.

– Выжди какое-то время. Примерно месяц. Потом обязательно скажешь.

Ты подходишь к рельсам и смотришь влево, а я вдруг слышу перестук колес и гудок. Наверно, у поезда здесь техническая станция, а он пролезет между вагонами, а там и в тамбур. Не дожидаясь и не прощаясь, я разворачиваюсь и вхожу в лес, обнаруживая, что болота уже нет, и не пахнет им даже. Начинается утро, солнечное и сухое.

Нет, наверное, Миле я все же скажу, а вот Яну стоит поберечь. Открываю Вконтакте, вот нужный диалог. Набираю:

“Извини, но я должна тебе сказать. Ян умер”.

Не успевая написать “снова”, да и в целом отправить сообщение, вываливаюсь в свою реальность. Обнаруживаю, что стою на асфальте, а перед глазами Город.

“Привет. Мне сегодня снилась ты. И Ян. Помнишь? У меня для тебя передачка”.

«Надеюсь, мне еще рано в хоспис, а Яне в дурку.»

Два кармана толстовки оттопыривают пачки денег. Рассвет вошел в полную силу. Пора топать домой и высыпаться.

май, 2020

Из детства.

Отпечатки старых знакомых

"Все дети чувствуют так, но не все с одинаковой силой и тонкостью, и у многих это проходит, словно и не бывало, еще прежде, чем они научатся читать первые буквы. Другим людям тайна детства близка долго-долго, остаток и отзвук ее они доносят до седых волос, до поздних дней усталости. Все дети, пока они еще не покинули тайны, непременно заняты в душе единственно важным предметом: самими собой и таинственной связью между собою и миром вокруг. Ищущие и умудренные с приходом зрелости возвращаются к этому занятию, но большинство людей очень рано навсегда забывают и покидают этот глубинный мир истинно важного и всю жизнь блуждают в пестром лабиринте забот, желаний и целей, ни одна из которых не пребывает в глубине их "я", ни одна из которых не ведет их обратно домой, в глубины их "я"."

© Герман Гессе

Шум. Белый шум. Нет, дождь шумит.

– Вы в порядке?

Совсем детский голосок. Открываю глаза и вижу вокруг себя выводок детей разных возрастов.

– Да, что-то я задремала на ходу. Идем дальше?

Снова все в дожде, лужи настолько глубокие, что ноги в них по щиколотку. Я стою на аллейке посреди какой-то деревни. Она мне не знакома. Я не знаю, куда идти. Похоже, я даже потерялась.

– Идем-идем!

С серьезным и ответственным видом меня берет за руку девочка лет трех на вид. Не у всякого взрослого бывает настолько цепкий взгляд.