Молчаливые рассказы

и наступает кромешный мрак,

такой, что даже здания боятся

друг друга.

(с) Ричард Бротиган

Нам с детства стараются объяснить явление смерти как можно мягче, чтобы рана от первой потери не была такой огромной. Кому-то говорят, что они теперь живут на небе и все про нас знают и видят; кому-то – что они лежат в земле и общаются с нами, вселяясь в животных. Перерождаются в младенцев, живут в дремучем лесу, в фигурках и идолах. Много разных сказок. Мне не говорили ничего определенного, не старались приукрасить или соврать. Говорили: “Они просто рядом, когда ты в этом нуждаешься”, а потому в моей голове это сформировалось так, что да, умерший рядом со мной, просто отделен от меня чем-то. Какой-то границей, флером, за которую иногда можно даже заглянуть, проникнуть на их территорию. И однажды мне это удалось.

Везде темно. Льет дождь как из ведра, огромные лужи повсюду. В пространстве стоит несколько фонарей, просто разбросано, никакой закономерности. Какие-то ближе друг к другу, какие-то на очень большом расстоянии. Те, что не горят, пусты. Под зажженными фонарями стоят люди. Они не ежатся от холода, не пытаются найти, чем бы прикрыть хотя бы голову. Кто-то смотрит себе под ноги, кто-то на фонари, кто-то запрокидывает голову вверх. Если бы не какие-то редкие их движения, я бы подумала, что это статуи. Осознав наконец, что могу двигаться, я осмотрелась и поняла, что стою рядом с фонарем, но он не горит. И снова будто услышала закадровый голос в своей голове: “Каждый фонарь ждет своего человека. Твое время еще не пришло, и оттого твой фонарь не зажигается над тобой. Не стоит долго здесь находиться”.

Сзади меня образовался маленький деревянный причал, как тонкий мостик между мирами. Я ушла, не оглядываясь. Мало ли что.

И успокоиться бы мне на этом, но человеческую мою сторону никак не отпускают вопросы: почему никто низ них не обратил внимания на этот мостик? Никто не пошел за мной, не посмотрел даже в мою сторону. Грустная догадка закралась тогда в мою голову – они же, наверно, почти все забыли. Имя, быть может, помнят, возраст, какие-то неотменяемые факты, въевшиеся в их жизнь. Но вряд ли они помнят, что это была их жизнь, и что это вообще такое. Не допускают даже мысли, что можно вернуться. Думают ли они вообще о чем-нибудь? Забыли, что такое возможно. А главное, забыли их. Людская память есть валюта загробного мира, и чем хуже тебя помнят, тем меньше твои возможности. Сколько бы мы ни учились осознанным снам, рассчитывая на осознанное посмертие, а нужен кто-то, кто будет помнить о тебе хотя бы номинально. Какая-то зацепка в этом мире, тем более вещественная. Твой маячок.

Оставь после себя все, что касается нашего мира: стихи, картины, музыку, рассказы. Дело всей жизни. Какие-то изобретения. Надписи на стенах, граффити, и пусть их закрасят, но факт останется фактом – они там были. Единомышленников, тех, кто придет на твой зов. Возможно, детей? Тогда, оказавшись под фонарем, ты увидишь этот мостик. Заметишь, что кто-то порой по нему путешествует. И однажды даже сможешь по нему пройти.

11 июня, 2020

Кладбищенские истории

«…Памятник в виде камня нетривиальной формы.»

– Что есть нетривиальная форма?

Мы с Саной огляделись. Вокруг по всему кладбищу чего только не было – сердечки, кубы, ворота, полумесяцы. Это все довольно сильно отличалось от обычных памятников. Чей же из них?

Битый час мы пытались найти могилу друга, и ничего не получалось. Не срабатывали ни скриншоты карты, ни примерное нахождение – в администрации нам не смогли назвать участок, хотя у нас были все личные данные. Крыша начинала потихоньку отъезжать, а одежда полниться травой, колючками, репейниками и сыреть. Волосы спутались и начинали сворачиваться в гнездо. Ноги не слушались: мы слишком долго перелезали через различные калитки, запинались о твердую траву, которая опутывала нас по колено, натыкались на цемент, который не был виден в этой же траве. Сана ходила с двумя телефонами, как лозоходец: на одном телефоне онлайн-карта, на другом – скриншоты с указаниями.

– Давай последний раз прочешем вот этот участок, Мила сказала про третий ряд.

– Согласна. Просто медленно обходим каждый ряд.

– Почему-то у меня четкое ощущение, что фото там будет не “лысое”. У него одно время была лохматая прическа, волосы светлые.

Сана нашла его первым.

– Же-ень, Ян Леонидович?

– Да!!!

Я подбегаю к ней, спотыкаясь и чуть не падая. Передо мной предстает камень, и он напоминал собой… ничего он не напоминал. Камень нетривиальной формы – это действительно единственное, что о нем можно было сказать. С натяжкой можно было бы представить, что это форма человеческого сердца. На могилке стоял красный фонарик, в который вставляется свечка, а в кусочке земли посажены белые розы, которые начинали дичать и обрастать сорняками. Вокруг в вазах были и другие белые цветы: хризантемы, маргаритки, лилии… На самом камне сзади были ФИО и даты, а спереди выбито “Ян” и нарисовано как по трафарету “Влад”.