Молчаливые рассказы

Был городской праздник, какой-то фестиваль, все вперемешку, и конечно я был отправлен туда для репортажа. Яркие огни, костюмы, большие бумажные фонари – смысла празднества я не особо понял, да и ладно. Было даже не слишком громко. Пока я стоял в стороне, опершись на фонарь и отдыхая, я заприметил старичка. Обычная куртка, джинсы, кеды. Длинные седые волосы собраны в низкий хвост, однако пара прядей все рано падали на монгольского типа лицо. Усы и борода тоже были длинные. Он был как бы и частью праздника, но в какой-то совершенно отвлеченной компании людей, как будто они давно его знали и ждали. Стоял, сложив руки на груди – закрытая поза, но глубокие черные глаза транслировали нечто осязаемое, и оно притягивало. Больше слушал, чем говорил, а потому заметил, что я жадно за ним наблюдаю.

– Я могу вас сфотографировать?

– Да, конечно.

– Местный или приехали откуда-то?

– С Курильских островов.

Спустя несколько фото, он вдруг выдает:

– Поехали со мной!

Опешил – это мягко сказано.

– Поехали, говорю! Сначала в Петербург, потому что есть у меня там некоторые дела. Заодно познакомишься с замечательными людьми. А потом со мной, в степь. Это не твой город, ты его не чувствуешь. Возможно, даже не живешь. Но чтобы вернуться в свой, научись сначала жить вне городской среды вообще. Немного, сколько сам посчитаешь нужным. Будешь умирать на третий день? Уедешь. Понравится? Останешься. Идет?

Я понимал, что это бред, но его голос и слова, чернущие глаза меня гипнотизировали. Действительно, я чувствовал себя, как неподходящий кусочек мозаики. Весь дух авантюризма, что был во мне, все то, что искало приключений на пятую точку и заставляло скакать по улицам, крышам и заброшкам, то ли умерло, то ли чахло. Я не видел синхроничностей, забыл свою систему знаков, не ловил даже отголоски частот. Не встретил ни одного существа. Стал глух и слеп, хотя мне не так много лет, в любой системе координат. Видел какие-то беспокойные, путанные сны, из которых не мог выцепить хоть каплю информации. Страшно подумать – я перестал их запоминать! Может, меня вообще отрубило от Кода после той драки? Да нет, меня бы тогда уже не было. И речь не про тело. А этот дед был самой жизнью. И сейчас он насильно, огромными порциями, транслировал эту жизнь в меня.

– Я не могу вот так взять и сорваться. Работа же, билеты купить надо, вещи собрать.

– Ладно врешь мне, но не ври хотя бы себе. Какие вещи? Ничего у тебя нет. Однажды ты уже сорвался. Что мешает сделать это еще раз?

И я послушался. Не мог не послушаться.

Уволился почти не глядя, в тот же день, но все-таки сдав все фотографии и наработки того праздника. Собрал в холщовую сумку самый минимум. Билеты купил в полном гипнозе, на ближайший поезд. А зайдя в плацкарт и сев на свое место, обнаружил те самые глаза, прямо напротив меня. Лицо было почти неподвижно, но глаза хохотали – будь у глаз голос, это был бы эхом разносящийся смех, в них что-то плескалось и переливалось. Как будто не он мне собирается мир показать, а я дал ему то, чего он давно хотел, чего ждал всю свою жизнь. И теперь мы оба, радостные как дети, направлялись в Петербург.

Когда поезд тронулся и проехал приличное количество пути, ворвавшись в леса, поля и равнины, я впервые за все поездки своей жизни взглянул в окно.

август, 2008 (январь, 2021)

Продолжение следует.

Родня

На дне трясины утопающих лучше слышно. (с) сериал «Топи»

Вся родня собралась в доме,

Лес в окно листвой стучит,

Да вот мы никак не сядем:

Нас четыре, стул один.

Большой деревенский дом. На многие метры вокруг больше ни одного дома – участок впечатлял своими размерами. Никакого забора нет, от кого ограждаться? Прямо рядом с участком густой, темный лес. О том, чтобы погулять даже у кромки леса было жутко думать.

Все как будто бы зеркально:

Игры заняты детьми,

Кухня занята готовкой.

Нас четыре, стул один.

Я смотрю на все это через кухонное окно того самого дома, когда есть свободная минутка. А на самой кухне возятся многочисленные родственники, бабушки, тёти, словом все женщины семейства. Льется певучая речь, слышны шутки и смех, веселые крики детей на улице – 13 штук бегает! Но мне отчего-то не так весело.

Я медленно хожу по дому, волоча ноги; нехотя подаю посуду или блюда, которые несут на улицу – там уже накрыли широченный стол с белой скатертью, ужинать будем на природе; спички для костра подаю так, будто хочу их швырнуть, но моя внезапная леность просто не дает мне этого сделать.

Вдруг в кухню входит глава этого табора, большой, грузный мужчина под 2 метра ростом. И начинает орать так, что кажется, будто умолк даже лес. Застыло все, пока он кричал. А кричал он следующее:

– Пошла вон отсюда. Не*уя тебе здесь делать. Вышла, я сказал!