Молчаливый полковник Брэмбл

«А ведь всякий раз, — продолжал размышлять Орель, — весь этот энтузиазм вполне искренен, клятвы вполне лояльны, и эти честные лавочники счастливы видеть, как под старинными сводами городских ворот проезжают все новые и новые властители, которых они никогда не выбирают.

О счастливая провинция! Ты послушно приемлешь любые империи, в муках рождаемые в Париже, а падение еще одного режима не меняет для тебя ровным счетом ничего, кроме слов приветственной речи или цветов на серебряном блюде… Жаль нет здесь доктора О’Грэйди, уж он-то процитировал бы для меня по этому поводу что-нибудь из Экклезиаста!»

Он попытался вспомнить:

«Что пользы человеку от всех трудов его, которыми трудится он под солнцем?»

«Род проходит, и род приходит, а земля пребывает во веки».

«Что было, то и будет; и что делалось, то и будет делаться, и нет ничего нового под солнцем…»

— Орель, — сказал незаметно подошедший полковник Масгрэйв, — если после обеда захотите понаблюдать за артиллерийским обстрелом, поднимитесь на холм. Все небо озарено… Завтра утром пойдем в наступление.

И действительно — какой-то далекий и приглушенный грохот доносился сквозь тихий, спокойный вечерний воздух. С каланчи в испанском стиле, построенной на главной городской площади лет пятьсот назад, раздавался меланхоличный трезвон. Над обеими колоколенками церкви Святого Ферреоля зажглись первые звезды, и старинный, высокомерный городок заснул под знакомый гул слизкого сражения.

XXII

Провинциальный сад. Сонный вечер… Где-то ребенок
Повторяет на скрипке мотив: «У меня табачок неплохой…»
Бьют медлительно колокола… И чуть слышно среди потемок,
Как вибрирует в дальнем просторе сражения гул глухой.

Вон звезда в серой мгле зажглась… Вон дерево над рекою
На тускнеющий запад кладет узоры тонких ветвей,
Создавая японский эскиз, завершенный неяркой луною…
Чья-то песня, да лай собак, да трепет теней.

С виду жизнь так спокойна в доброй долине здешней,
Что, не будь наша память, увы, упрямой такой,
Кто-то мог бы подумать в этой ночи безмятежной:
Лживый мир наш и вправду Господь сотворил всеблагой…

А меж тем за волнистой грядою холмов окрестных,
Под небом обманчиво-мирным с узорами звезд на нем,
Лишь в нескольких лье от мест этих тихих, прелестных
Врата преисподней раскрылись — глотают людей живьем.

XXIII

Полковник Масгрэйв, сидевший за чашкой кофе в роскошной гостиной откупщика ван Мопеца, развернул розовый листок официальной телеграммы и прочитал:

«От начальника снабжения полковнику Масгрэйву.

Индийские пакгаузы в Марселе переполнены… Примите специальный эшелон тысячей коз, также пастухами-туземцами, найдите подходящее место размещения и организуйте временную ферму».

— Будь они неладны, эти козы! — сказал полковник Масгрэйв.

Получив приказ кормить австралийцев, он считал несправедливым, что вдобавок должен считаться еще и с религиозными законами индусов. Но полковника Масгрэйва ничто не могло расстроить надолго. Он попросил вызвать своего переводчика.

— Орель, — сказал он, — сегодня вечером я ожидаю прибытия тысячи коз. Возьмите мой автомобиль и прокатитесь по окрестным деревням. Нужно найти к пяти часам подходящий участок с каким-нибудь небольшим строением для пастухов. Если владелец откажется сдать это внаем, произведете реквизицию. Have a cigar? Good bye[92].

Распорядившись таким образом по поводу этой первоочередной заботы, полковник обернулся к своему адъютанту.

— Теперь мне нужен офицер, — сказал он, — который мог бы командовать этими козами. Прекрасный случай избавиться от этого капитана Кассела, прибывшего к нам вчера. Тоже мне капитан! Я его спросил, чем он занимается в мирное время. Ни за что не угадаете!.. Музыкальный критик газеты «Морнинг лидер»!