Молчание

Герман посмотрел на нее внимательно. Это был первый бунт уже не Рыжика, но еще не Рыжей Королевы. А этого Герман допустить не мог. Он мнил себя творцом, непризнанным гением. Когда он замечал в отношении себя непочтительность, отсутствие пиетета, он принимался унижать всех, кто не мог дать отпор: таксистов, официантов, студентов в редакции журнала. И каждый обвинительный монолог Герман неизменно начинал с любимого «Нда уж».

Герман Василевский считал себя виртуозом казуистики. И если бы однажды, к несчастью, не вообразил талантливым писателем, вполне мог бы стать успешным адвокатом. Его изворотливость в аргументах, заведомо ложных, мог распознать лишь человек проницательный, либо с большим жизненным опытом. Но юная доверчивая Эма верила на слово всему, что он скажет, не замечая в речах откровенного крючкотворства.

– Рыжик, нам же надо как-то выбираться из этой нищеты. Семью строить, деток рожать. На что мы сына кормить будем?

– Какого сына? – не поняла Эма.

– У нас же будет когда-нибудь сын. Вот накопим деньжат, поженимся, родим сына.

– Может, родится дочь, – произнесла Эма, проваливаясь в расставленные сети.

– Нет, дорогая. У настоящего мужика – только сын. Наследник, – нажав пальцем на нос Эмы, произнес Герман и направился в кухню, поинтересовавшись на ходу: – Слушай, а что у нас сегодня на обед?

– Сила мужчины подтверждается не полом ребенка, – тихо произнесла ему вслед Эма и добавила мысленно: «Наследником чего – квартиры в Саратове и ржавого велосипеда? Ребенок может быть либо желанным, либо нет. Третьего не дано».

В тот день ей отчаянно захотелось вернуться домой, в родные запахи гостиной, бабушкиного буфета с печеньем и кофе, маминых пирогов и любимой ветки сирени за окном детской. Но детство закончилось, и Эма это понимала. С мамой отношения как всегда находились либо погранично, либо на линии фронта и из двух вариантов – остаться с Германом или вернуться домой – Эма снова выбрала первое.

Твердо решив больше не соглашаться на предложения грубой физической работы, Эма вскоре нашла заработок по душе и с вполне приличным доходом. В России появилось сразу несколько социальных сетей, и однокурсница Марина нашла вакансии копирайтера.

«Писать надо много, но это не баки тягать и мыть триста квадратов», – сказала она. Эма по-прежнему не досыпала, но теперь ночами, отправив готовые тексты заказчикам, она наливала новую порцию крепкого кофе и садилась за роман.

И время замирало. Эма пересекала границу другой реальности, не замечая вокруг никого и ничего до самого рассвета. На четвертом курсе к работе копирайтера добавилась внештатная работа в журнале, и теперь Эма могла сама с легкостью оплатить и квартиру, и коммунальные платежи. Она стала позволять себе походы с подругой в кафе и делать Герману дорогие подарки, как всегда ничего не ожидая в ответ.

Герман Василевский по-прежнему оставался для нее кумиром, первым мужчиной и наставником. Она доверяла ему, не замечая, что тексты, которые он просит слегка поправить, затем оказывались полностью написанными ей. Но чего было не отнять у Германа Василевского – это высшей степени орфографической грамотности. «Граммар-наци», – называл он себя гордо, поправляя всех, кто делал ошибки в словах и текстах.

Как водится, незаметно пролетело время и Эма, получив диплом, всерьез задумалась о карьере писателя. С мамой на довольно длительное время наладились отношения. Ирина Эдуардовна даже предложила Эме с Германом переехать к ней. Но Эма знала, что это благополучие имеет потенциально шаткий характер и вежливо отказалась, обозначив в качестве причины, близость съемной квартиры к работе Германа. Написание романа близилось к завершению. Заканчивался и календарный год.

Мама не заставила себя долго ждать, в очередной раз, выразив обиду на то, что праздник они отмечают не с ней, и включила любимый режим непрерывного молчания. Но настроение Эмы, казалось, ничто не могло испортить. Она закончила свой первый роман. Ее переполняли гордость и ощущение принадлежности к чему-то очень важному.

Сделав финальную вычитку, Эма распечатала рукопись и красиво вывела перьевой ручкой на второй обложке: «Посвящаю Герману Василевскому». Обернув скрепленные листы в крафтовую бумагу, она аккуратно перетянула упаковку жгутом. К главному подарку она добавила шарф крупной вязки и кожаные перчатки ручной работы. Спрятав все в дорожную сумку, она задвинула ее глубже на антресоли.

Украшая ель, которая с трудом втиснулась в маленькую комнату убогой квартирки, Эма представляла, как подарит Герману роман и, волнуясь, станет ждать рецензии. Он прочитает, произнесет традиционное «Нда уж», а затем, назвав ее Рыжиком, будет хвалить и удивляться, когда она успела написать целый роман. Потом они сядут на диванные подушки под украшенную ель, нальют шампанского и станут обсуждать замысел, героев, сюжеты и Эма заново проживет историю своего первого романа.

Герман читал ее книгу всю новогоднюю ночь. Сначала сидя за столом, потом лежа на диване, потом нервно меряя шагами комнату и выкуривая одну сигарету за другой, забыв о любимой трубке.