Молчание девчат

Какие там 20 миллионов долларов за физический и моральный ущерб.

* * *

Нынче смотришь телевизор: совсем американские феминистки оборзели. Сексуальные домогательства, сексуальные домогательства… Эх, не нюхали эти недотроги войны и безмужичья.

Да у нас мужик по попе от души, звонко наподдаст — это же наилучший комплимент. Бабонька расцветёт и весь день светится, будто в лотерею выиграла. Будто ей премию в размере месячного оклада выдали.

Да за сексуальные домогательства она сама бутылку поставит и закусь соорудит, чтобы домогательства эти довести до логического завершения.

* * *

А всё-таки лечение в санатории дало свои плоды. Во мне завязался крохотный будущий плодик. Произошло это в далёком южном городе, вдали от дома, от мамы, родных и подруг.

Уже когда лежала на сохранении, ночью хлынула кровь. Соседка из палаты пошла искать врача, не нашла — разбудила медсестру. Та, недовольно ворча, отправилась за дежурным доктором — и пропала. Прошло двадцать минут, полчаса. Палата уснула.

И я встала, законопатила свой кровавый фонтан всеми ватно-марлевыми принадлежностями, которые откопала в тумбочке. И поплелась спасать себя и ребёночка, если что-то там ещё от бедняжки осталось.

…Сестринский стол пуст, только лампа горит. Тощая, в длинной белой ночнушке, я была похожа на Кентервильское привидение.

Я слонялась по четырём длинным холодным этажам. Несмело взывала в спящее пространство: «Эй, пожалуйста, помогите кто-нибудь! Хэлп ми!». Эхо в ответ.

Совалась в какие-то двери. За одной обнаружила спящую, как ни в чём не бывало, нашу дежурную сестру: так-то она искала доктора! Я на цыпочках подошла, тронула за плечо.

— А-а-а! — заорала она, подскакивая, путаясь в простынях. Я чуть не родила от неожиданности.

— Я чуть не родила, блин! Чего тебе?

— Кровь… — заплакала я.

— А я-то при чём, что я сделать могу? Не подошёл, что ли, врач? Вот гад. Он в ординаторской дрыхнет, — выдала она с потрохами своего шефа. Переадресовав, зевнула и снова рухнула в койку… Досыпать.

Я брела, кровь лилась ручьём. В ординаторской на кушетке вырисовывался уютно свернувшийся калачиком силуэт под простынёй. Силуэт закашлялся и поднял бородатую голову.

— Я из шестой палаты, у меня кровотечение…

— Раз кровотечение, так чего шляетесь по коридорам? Идите в смотровую.

Силуэт широко зевнул, закурил, осветив зажигалкой мятый нос и всклокоченную бороду. Я узнала заведующего отделением: он сегодня дежурил. Слава Богу, про него говорят: волшебник.

Он действительно пришёл минут через десять. С недовольным лицом, даже с отвращением, осмотрел меня. А разбудите-ка вас в третьем часу ночи — я посмотрю, какое у вас будет лицо? Такая у меня (такая у всех) тогда была психология. Мы все чувствовали себя вечно перед всеми виноватыми.

Ладно ещё, если бы я была жена или дочь уважаемого в городе аксакала. А то какая-то приезжая: ни навара от меня, ни шерсти, ни мяса. Один визг как от поросёнка.

В нашей-то родной, северной больнице порядки были ещё старой закалки: и палатные девчата бы не уснули и подняли всех на уши. Нянечки бы бегали, доктор бы куда-нибудь звонила. В маленьких среднерусских и уральских городках ещё сохранялись островки советской, «сталинской» дисциплины.

Но здесь вам не тут, как говорил серебряный голос России Черномырдин. И я уже не удивлялась, что к дочке директора молзавода лечащий врач подходит пять раз на дню, а ко мне, дай Бог, хоть раз на обходе лицо обернёт.

К слову, та дочка была прелестное, славное существо (Людочка, если читаешь, привет!). Она щедро кормила нас дефицитом, которого многие из нас в глаза до этого не видели. Я впервые попробовала крабов и чёрную икру!

Она тоже была беременна и привередничала в еде. Однажды из ресторана ей привезли большой пакет горячих киевских котлет. А она к тому времени уже их расхотела. Пировала вся палата!

Но я отвлеклась. В ту ночь заведующий бегло осмотрел меня, сообщил, «что всё закрыто». Сам сделал укол магнезии: видимо, чтобы не беспокоить спящую медсестру-мегеру.

И беременность потихоньку себе покатилась дальше. Никто наутро не подсел ко мне на кровать, не успокоил и не объяснил, что за фонтаны из меня били. Кололи ту же магнезию, а когда животик подрос — выдали таблетки партусистена: жуй!

Всё на свете имеет конец. Вот и больничное заключение закончилось. В обменной карте тоже ни словом не обмолвились о том ночном происшествии. Потому что врач, делая мне УЗИ, удивлённо воскликнула: «Да у вас предлежание плаценты!».

Я, в силу своей медицинской безграмотности, не придала значения этому грозному диагнозу. Гораздо больше меня занимал пол ребёнка.

Поэтому, придя домой, я обрадовала мужа:

— Кричи «ура» и бей в ладоши!

Он послушно завопил «ура» и захлопал.

— У нас будет девочка! Сказали, сердечко хорошее, бьётся громко и ясно. И срок мне поставили на целый месяц больше! Я выхожу в декрет!

У мужа заканчивались экзамены, и рожать мы поехали домой.

Дома всё было о кей, всё своё, родное.