– Больше всего это выглядело бы так, будто даешь заряженное ружье человеку, который обещал тебя убить. – Она поморщилась и добавила. – Прости, Маргарет, – говорить о людях только как о стратегических объектах было верхом несправедливости, что делало ее похожей на Меррика Лонгленда больше, чем ей хотелось.
– Эмма?
Со своего положения на полу, Эмма взглянула на Марию.
Мария смотрела на улицу из узкого закутка между стеной и окном. Ее взгляд был сосредоточен на чем-то на расстоянии.
– Мне кажется, что твои двое друзей там же.
– Кто?
– Эрик, – сказала она. – И Чейз.
– Что? Что они тут делают?
Тишина, а затем гораздо тише:
– Огонь.
– Огонь зеленый? – Спросила Маргарет.
Они начали одновременно, но Маргарет кивнула .
– Да, он зеленый. Очень похожий на огонь, но труднее тушится .
– Это душа огня. У них есть небольшой опыт работы с ним, – сказала, наконец, Маргарет. – Он не может убить их. Технически это вообще не огонь.
– Мария, Эллисон...
– Я не знаю. Лонгленд – так зовут того, кто ее держит? – Когда Эмма кивнула, Мария продолжила. – Лонгленд говорит. Или кричит. Мне кажется, я почти слышу его слова.
Эмма тоже могла, но пламя усложнило это; оно было громче.
– Эмма, дорогая, – начала Маргарет.
Мария сказала:
– Эрик и Чейз неподвижны. У них с собой ножи. – Добавила она. – Но они не приближаются к Лонгленду – Неужели он сделал это чтобы...
Дыхание Марии было отрывистым и четким, она не говорила. Она не должна была.
Эмма поднялась. Она стояла, забыв о чем предупреждала Марию, потому что она должна была видеть и знать. Лонгленд держал Эллисон рукой, да, но Эллисон боролась, потому что он также касался и ребенка. Он нахмурился, а потом почти небрежно поднял руку с груди младенца и ударил ее – жестко – по лицу. Эллисон пошатнулась и, если бы не была в его хватке, упала бы.
Было бы плохо, если бы она упала; она все еще крепко прижимала ребенка. Держаться до конца света – или до конца жизни. В этом была вся Элли. За это Эмма любила ее.
Она сглотнула и посмотрела – с трудом – на Лонгленда. Посмотрела на двоих, что стояли рядом с ним. Один был мужчиной и постарше; вторая – женщина, возможно, ровесница Марии. Глаза Эммы сузились, так как она пыталась охватить взглядом всех.
– Среди них, по крайней мере, один призрак, – вслух сказала она. – Возможно, два. У Лонгленда никого.
– Как ты можешь так говорить? – Спросила Мария. Ее голос звучал спокойно – но это было обманчиво. Он был так напряжен, что казалось, заговори она громче и он сломается.
– Некроманты связывают мертвых каким-то образом, а для меня это выглядит как... как золотая цепь. Я не вижу мертвых, но цепь светится, – добавила она. – Они используют эту силу.
– Им приходится, дорогая. Против Эрика, в частности, им приходится.
Лонгленд, должно быть, узнал его в какой-то момент .
Эмма покачала головой.
– Он разговаривал с какой-то дамой в зеркале. Она узнала его.
Маргарет была совершенно, абсолютно тихой. Эмма хотела бы отвести взгляд, но она не могла заставить себя отвернуться. Она чувствовала себя беспомощной и раньше, но никогда настолько.
– Они убьют Эрика, – почти онемев, сказала она. –Они убьют Чейза.
– Если Эллисон у Лонгленда, да, – сказала Маргарет. И намного мягче добавила. – Ты всегда имела довольно большую силу в руках, дорогая.
– Маргарет? – Эмма отвернулась от окна и подняла руки, ладони были изогнуты и пусты, как у попрашайки. Было ясно, что она собиралась начать.
Маргарет отвернулась для короткого совещания с остальными призраками – кроме Брэндана Холла, который стоял, скрестив руки, с настороженным выражением лица. Она повернулась к Эмме.
– Ты знаешь, что не обязана спрашивать, – начала она. Она властно подняла руку, когда Эмма открыла рот, и Эмма уважительно снова прикрыла его. – Но ты спрашиваешь. В этом разница, – сказала она спокойно, – между любовью и изнасилованием.
– Мы дадим тебе то, что тебе нужно.
– Джорджес...
– Он не ребенок, дорогая. Он мертвец.
– Я видела его с Майклом, – ответила Эмма.
Маргарет пожала плечами, одновременно деликатным и четким движением.
– Ты знаешь, что делать.
– Но я не...
– Ты не подозреваешь, что ты знаешь. Но тебе удалось пройти через узкую лазейку, когда ты изменила восприятие Марии. Ты изменила очень мало – в ней. Что ты изменила в себе, еще неизвестно, но это потом. Коснись линий Эмма. Коснись их всех.
– Линий? Ты имеешь в виду – цепей?
Маргарет кивнула.
Эмма нахмурилась, а затем повернулась к Эндрю, до сих пор пребывающего в безопасности и на небесах – для него – на руках своей матери.
– Эндрю, – сказала она, не глядя на его мать. – Там, снаружи люди. Я не знаю, видишь ли ты их, но они... они плохие люди. Один из них хочет причинить боль твоему маленькому брату. И они причинят боль нам – всем нам – если мы не будем осторожны.
– Эмма, – начала Мария, ее голос был резким и прерывающимся, как может быть только у матери, когда ее ребенку угрожают.
Эмма заставила себя проигнорировать ее.
– Если они попытаются подобраться к твоей маме, тебе нужно будет смотреть на огонь, – сказала она ему.
Он зарылся лицом в шею своей матери и взгляд Эммы скользнул прочь.