Молчание Сабрины 2 (СИ)

Логово Мамаши Горбин представляло собой помесь дамского салона и строгого кабинета. Помещение было освещено лампами под розоватыми круглыми плафонами. Стены прятались под тяжелыми бархатными портьерами, в углу стоял туалетный столик, на котором возлежал невероятно толстый и пушистый рыжий кот. В воздухе висела легкая коричневатая дымка – пахло здесь одновременно шоколадным парфюмом и табаком «Мадам Модд» со вкусом кофе. При этом в кабинете стояли два угрюмых заставленных папками шкафа, между ними на стене висел подробный план Фли, истыканный булавками и кнопками. В центре помещения стоял большой письменный стол, у которого разместились кресло хозяйки кабаре и кресло для посетителей. Главное место на столе занимали печатная машинка и несколько конторских механизмов: штемпельный, конвертный, упаковщик бандеролей и марочник. Между ними в строгом порядке стояли стопки бумаги и были разложены письменные принадлежности. К столу был подведен патрубок пневмопочты – видимо, единственный во всем Блошином районе.

Урсула Горбин сидела в своем кресле, уставившись в окуляры и держась за ручки перископа, труба которого тянулась куда-то вверх, под своды кабинета.

– Мистер Пенс из людей Меррика себе слишком много позволяет, мистер Финни, – сказала она. – Кажется, он забыл, где находится.

– Я разберусь, Мамаша, – сказал управляющий и вышел за дверь.

Хозяйка кабаре сложила ручки перископа, и тот уполз наверх. А затем пристально уставилась на посетителя.

Урсула Горбин была вовсе не такой, какой представлял ее Мэйхью, и он даже застыл, не в силах ни моргнуть, ни отвести от этой женщины свой взгляд.

Хозяйка кабаре и негласная хозяйка всего Фли была прекрасна в той же мере, сколь и отвратительна. Урсула Горбин являлась обладательницей синего в полоску платья с турнюром, длинными рукавами и узким воротником – встреть ее Мэйхью где-то по ту сторону канала, он бы ни за что не отличил ее от местных дам. Но ее лицо и руки…

Кожа Мамаши была словно сшита из лоскутов, по ее лицу вкривь и вкось проходили старые шрамы, перехваченные нитками. То же касалось и ее запястий, даже ее пальцев. Она была довольно красива, но эти жуткие швы…

Мамаша Горбин вытащила из пасти бронзовой пепельницы в виде фигурки пузатого монстра, отдаленно похожего на крокодила, длинный тонкий мундштук с тлеющей папиреткой и затянулась. На ее сшитых губах появилась легкая игривая улыбка.

– А ты из тех, кто склонен заставлять даму ждать, верно?

– Добрый вечер, мэм, – смущенно сказал Мэйхью и чуть приподняв цилиндр.

– Но ведь сейчас глубокая ночь, дорогой.

– Верно, прошу прощения, мэм.

– Никаких «мэм», «мадам» и прочих оскорблений, – сказала Урсула Горбин. – Называй меня «Мамашей». Пока ты в Фли, дорогой, я – твоя мамаша, а ты – мой сыночек.

– Я вас понял… м-м-м… Мамаша.

Урсула Горбин кивнула Мэйхью на кресло для посетителей, и тот последовал приглашению.

– Ваш управляющий, мистер Финни, сообщил, что вы меня ждали еще три часа назад.

– Именно так, дорогой.

– Но вы уверены, что ждали именно меня? Три часа назад я даже не представлял, что окажусь здесь.

– Брекенбок сказал, что ты явишься.

– Возможно он сказал, что кто-то явится?

– Если ты – Герберт Мэйхью, то я ждала именно тебя.

Мэйхью закусил губу. Мамаша подтвердила его подозрения: Брекенбок знал, что его старый друг явится в балаган. Вопрос только: откуда? И второй вопрос: что он задумал?

– Брекенбок послал меня за тем, без чего не может обойтись его пьеса…

Мамаша Горбин рассмеялась.

– О, его пьеса! Он мне все уши прожужжал о ней. Жду с нетерпением!

– У меня такое чувство, что сейчас вы скажете «но».

– Но, – кивнула Мамаша.

– Я здесь не только, чтобы получить эту вещь, верно?

– Верно. У меня ее нет, и ты знаешь, где ее добыть.

– У Фенвика Смоукимиррорбрима.

Мамаша уперла локоток в бок и изящно отставила пальцы с мундштуком в сторону.

– Смоукимирорбрим и Брекенбок… эти двое мальчишек вечно грызутся. Ты бы знал, дорогой, сколько головной боли они мне доставляют.

Мэйхью хмыкнул. Он догадывался, ведь прекрасно знал Талли Брекенбока.

– Видимо, он послал тебя ко мне за помощью, поскольку сам ты ни за что не добудешь нужную вещь.

– Мне нужно знать, с чем я столкнусь на бывшей Рыночной площади. Брекенбок сказал, что вы поможете. Услуга, которую вы ему должны…

– О, приятные воспоминания… – мечтательно протянула Мамаша. – Знаешь, мне порой так сложно справиться с завязками корсета, а у Талли такие ловкие пальцы, если ты понимаешь, о чем я.

Мэйхью поморщился – откровенность Урсулы Горбин вогнала его в краску и вызвала легкий приступ тошноты.

– Но, к сожалению, сегодня отнюдь не ночь приятных воспоминаний, – продолжила Мамаша. – Брекенбок говорил мне о тебе, дорогой. Он сказал, что у тебя острый нюх. Хотя я и так знаю, кто ты.

– Вы знаете?

Она кивнула на небольшой столик, на котором громоздились стопки газет.

– Мистер Мэйхью и его лисий нюх… Я читала, да… Но что-то давненько в «Сплетне» о тебе не писали.

– Этому есть причины, – мрачно сказал Мэйхью.

– Я знаю о твоих причинах. Мой добрый друг судья Сомм из Тремпл-Толл обижен на тебя.