Молчание сфинкса

Поэтому, наверное, суждения и выводы его часто бывали парадоксальны. И — вот странно, но Катя нередко убеждалась в этом лично — совсем недалеки от истины. И лото", ей всегда нравилось то, что Мещерский, даже если и настаивал на своем понимании вещей, и спорил, и делал это всегда так мягко и деликатно, что спорить с ним было просто одно удовольствие.

С Никитой Колосовым все в этом плане было гораздо сложнее. Никита был мужчиной до мозга костей. Как часто Кате хотелось подчинить его, переубедить в чем-то, заставить его взглянуть на тот или иной факт другими глазами — чаше всего ее собственными! Иногда — очень редко — это ей удавалось. В основном же нет…Они спорили, и каждый оставался при своем. А потом проходило время, и они точно по мановению волшебной палочки «менялись», по меткому выражению Колосова, местами и… Опять спорили, не соглашались друг с другом. Доказывали, искали… И тайна, загадка, уголовное дело, убийство шаг за шагом постепенно поддавались пониманию, раскрытию.

Ну а Вадим Кравченко, «драгоценный В А.», тоже был настоящим мужчиной. И от этих двоих отличался кардинально. У него было мнение свое собственное, непогрешимое по любому вопросу, и логика своя, железная. Но с ним — и опять же вот странно-то! — Кате совсем не хотелось спорить, не хотелось и настаивать на своем, переубеждать. А если это и случалось (а случалось это очень часто, почти каждый день), она всегда в глубине души очень переживала и горько корила себя за несдержанность; за неуступчивость, за длинный язык. Корила, упрекала, но никогда не давала обожаемому «драгоценному» заметить эти свои переживания. Так подсказывала ей ее собственная логика, женский инстинкт.

Вышло так, что Никита Колосов зашел к ней в пресс-центр уже под конец рабочего дня — со всеми своими новостями. А потом, пока они говорили, позвонил и Мещерский — со своими. Был он ими встревожен и обескуражен до крайности.

— Чего такие дела по телефону обсуждать? — объявил он. — Приезжайте лучше с Никитой ко мне.

— Нет, нет, я не могу, — запротестовала Катя. — Мне сегодня надо домой. У меня дел полно. Вадик сегодня работает. Я убраться должна генерально. И потом, мне надо обед готовить, точнее, ужин… Точнее, завтрак, когда он утром с суток вернется.

— Да ты успеешь, Катюша! Мы на часок всего соберемся. Я тут в Южном порту до сих пор торчу, в баре завис. Миленький такой бар. Приезжайте, все обсудим не спеша. Я Никиту сто лет не видел. И потом, в конце-то концов, ты меня втянула в это дело! Передай трубку Никите, я скажу ему, как доехать.

И конечно, на этот раз вышло все по-ихнему.

— Сережа иногда чересчур увлекается, — заметила Катя в сердцах, когда они мчались в Южный порт. — Он, кажется, выпил лишнего.

Колосов улыбнулся. Лично он, Кажется, не имел ничего против того, чтобы после насыщенного оперативными мероприятиями дня в Воздвиженском скоротать вечер в баре с друзьями. Встрече с Мещерским он был чертовски рад.

А потом они сидели в той же самой тесной кабинке на «поплавке», где до этого ночь напролет пил Иван Лыков. Мещерский и Колосов, сильно окрылившиеся после трех бокалов пльзеньского пива, говорили, говорили. А Катя украдкой, как вор, поглядывала на свои наручные часики: сколько же времени? Неужели уже девять вечера?! Дома у нее все брошено на произвол судьбы — пылесос, стиральная машина, рубашки и футболки «драгоценного», «книга о вкусной и здоровой пище», отбивные в морозилке. А она сидит в какой-то подозрительной портовой пивнушке и обсуждает (причем на полном серьезе) животрепещущие темы, одни из которых кладоискательство, а другая — навязчивый бред пациента психиатрической больницы, умершего более двадцати лет назад.

— Не нравится мне это дело, Сергей, — признался Никита Мещерскому, как до этого не раз он признавался и Кате.

— И мне оно тоже что-то перестало нравиться, Никита. И Лыков Ваня мне тоже что-то не понравился сегодня. — Мещерский покачал головой. — Вот здесь он сидел, на этом же самом месте. И был, ты, Никита, не представляешь, просто сам на себя непохожий. Никогда раньше я не думал, что он может всерьез обсуждать такие вещи, про которые мне говорил. И что он способен вот так по-хамски разговаривать с сестрой. Они ведь выросли вместе, всегда были очень близки, дружны. Они рано потеряли родителей. Аня всегда так заботилась о Ваньке. И он всегда, насколько я помню, заботился о ней. Былтак ей предан!

— А у него есть девушка? — спросила Катя, отрываясь от собственных невеселых мыслей.

— Понятия не имею. Наверное. Ты ведь его видела — чтобы у такого и не было девушки? Но я не в курсе, а поэтому, — Мещерский развел руками, — никаких сплетен. Я же тебе говорил: мы давно с ним не виделись и встретились случайно. И даже не здесь, в Москве, а на Невском.

— Из таких вот случайностей порой вырастают целые истории, — заметила Катя. — А как он воспринял известие об убийстве Филологовой?