Молчание старца, или Как Александр I ушел с престола

Одной из этих дам, весьма элегантно одетой и очень красивой, не видно было императора, и я предложил ей усесться на моей лошади впереди меня, что она и сделала с готовностью, и на всем протяжении парада она сидела впереди меня, вцепившись в мою лошадь. Другие дамы стали просить той же услуги от моих товарищей, и вот – гоп, уже десяток дам сидело на лошадях. Император это заметил и с улыбкой обратил на это внимание короля прусского».

Конечно же, не приблизились, а приближаются, сейчас, на моих глазах. Приближаются к русскому офицеру барону Владимиру Ивановичу Левенштерну, автору этих воспоминаний. Но он не слышит, что ответил король прусский Александру, а я слышу, поскольку нахожусь ближе, почти рядом: «Как бы это не закончилось похищением сабинянок», – произносит король, довольный своей остротой.

Да, произносит это или что-то в этом роде: я не сверяю, не уточняю по источникам, потому что слышу, и голос прусского короля еще долго звучит в ушах.

И, конечно же, я, как свидетель, ловлю на ошибке префекта полиции Паскье: «Благородный облик Александра, его приятные манеры и приветливость… произвели благоприятное впечатление; по мере того, как он продвигался по бульвару, в его честь раздалось несколько приветственных возгласов…»

Не несколько, а множество, весь Париж приветствовал императора Александра в незабываемый день 31 марта 1814 года.

Глава шестая Дом Талейрана

…Нет, не в Елисейском дворце, хотя поначалу Александр избрал именно его как место своей резиденции, но ловкий проныра, искусный интриган, лукавая бестия Талейран шепнул ему: «Ваше Величество, бомба!» «Что?! – отпрянул, нахмурившись, Александр. – Какая бомба?!» «Получено донесение, что якобы там то ли подложена какая-то бомба, то ли обнаружен в подвале порох. Конечно, это могут быть слухи. Весь Париж приветствует вас, и вряд ли кому-нибудь придет в голову… Но на всякий случай следует проявить осторожность. Я буду счастлив принять вас в моем доме». Да, возможно, он сказал об этом сам, изогнувшись с учтивой любезностью; возможно, поручил кому-то, распорядился послать записку, но расчет угадывался верный: если император поселится в его доме как почетный гость, окруженный всяческим вниманием, на него будет легче влиять, делать ему нужные внушения, склонять на свою сторону. Да, Александр бывает упрям и несговорчив, но близкое общение, ежедневные встречи размягчают, располагают к согласию. Сначала заупрямишься, а потом уступишь. Не так ли, Ваше Величество?

А еще вернее, Талейран распустил слухи, и вот повсюду заговорили, зашептали: «Порох в подвале! Какой ужас! Ах, ах!» Так и получилось, что, торжественно вступив 31 марта 1814 года в Париж, Александр остановился в доме Талейрана, точнее, в роскошном дворце, построенном еще при Людовике XV. Там же, в гостиной первого этажа – «Салоне орла», окна которого выходили на угол улиц Сен-Флорантен и Риволи, состоялись первые переговоры о будущей судьбе Франции.

И вот я, покинув площадь Согласия (Гильотины или Воскресения) и Елисейские Поля, стою перед этим домом. Стою, заглядываю в эти окна, и мне кажется, что в отблесках стекол я угадываю гостиную «Салон орла», некоей проекцией вынесенную наружу, вижу фигуры в мундирах и эполетах, расшитых камзолах, звезды орденов на лентах, шпаги, отливающие лаком сапоги, натянутые на икрах шелковые чулки. И я слышу голоса и в их слитном гуле различаю реплики по-французски, по-немецки, по-английски, по-итальянски – только по-русски здесь не говорят. По-русски здесь молчат, разве что изредка, наклонившись вплотную друг к другу, позволяют себе произнести несколько слов, чтобы их не поняли другие. Русских здесь немного, и они окружены… вниманием, заботой, им учтиво кланяются, рукоплещут, улыбаются, выражая свой восторг, свое восхищение победителями. Да, окружены, и это кольцо сжимается. Окружены если не на бранном поле, то на дипломатическом сражении, которое еще не началось, но уже готовится. Сражении между теми, кто еще недавно были союзниками в борьбе с Наполеоном, стояли под градом пуль, окутанные пороховым дымом, слышали разрывы ядер и шрапнели, а теперь стали тайными врагами, отстаивающими свои интересы, свои притязания на часть военной добычи.

И император вскоре почувствует это, особенно на Венском конгрессе, где возненавидит Талейрана и вызовет на дуэль Меттерниха, но и здесь, в «Гостиной орла», Талейран проявит все свое дипломатическое хитроумие, изворотливость, красноречие, блеск ума и докажет, что ему не чужды самые разные движения души, кроме, пожалуй, – подлинного бескорыстия и благородства.