Молчи

Она поняла, что у нее нет никаких навыков, высшего образования. Никакого резюме. Ей негде жить. У нее не было ничего, кроме одежды в рюкзаке на спине, теннисных туфель, которые были слишком малы и испачканы собственной кровью. Как бы сильно она ни ненавидела адвокатов и авторитетных людей, она почувствовала надежду.

Она обошла Мэддокса.

— Я не нанимала адвоката, — Орион с вызовом подняла бровь, спокойно встречая его взгляд, пытаясь не вести себя как жертва.

Он улыбнулся ей. Было больше похоже на зубастого хищника, но это не нервировало ее. Он не прилагал никаких усилий, чтобы притворяться. И она уважала это.

— Ох, но это нужно. Я здесь, чтобы ты получила то, что тебе причитается.

— Причитается? — повторила Орион.

Мэддокс стоял позади нее, излучая ярость. Краем глаза она заметила, что его руки сжаты в кулаки.

— Достаточно, — сказал он твердым голосом. — Я не знаю, кто впустил тебя сюда, но я насильно выгоню тебя, если…

— Я хочу услышать, что он скажет, — сказала Орион, не оборачиваясь. Она радовалась, что смогла сдержала ярость в своем голосе.

Мэддокс отвечал за нее, пытаясь вмешаться, и было ли это из чувства долга перед значком или перед призраками их прошлого, это неприемлемо.

Адвокату это понравилось. Его улыбка стала шире, он дразнил Мэддокса, но потом переключил все свое внимание на Орион.

— Хуан Дель Рио был на условном сроке. За сексуальное насилие и попытку похищения. Тебя держали в плену десять лет. Ты потеряла доход. Потеряла образование, — он посмотрел на них обоих. — Потеряла жизнь. И я думаю, что это требует некоторой компенсации, учитывая, что наше государство подвело вас, позволив осужденному похитить вас и пытать.

Мэддокс попытался заговорить. Поспорить.

— Ей не нужно…

— Ей не нужно, чтобы за нее говорил тот, кто понятия не имеет, что ей нужно, — снова рявкнула на него Орион.

Как бы ей ни было больно это делать, как бы ни кричали против нее собственные инстинкты, ее гордость кричала громче. Она протянула руку.

— Орион Дарби. Мне интересно услышать, что вы скажете.

Он взял ее за руку. Его пожатие было твердым и сухим, руки мягче, чем у нее.

— Я заинтересован в том, чтобы вы получили всё, что вам троим причитается. И я имею в виду реально всё.

Орион захотелось рассмеяться над этим заявлением.

Им причитается детство.

Выпускной бал.

Высшее образование.

Первый поцелуй для Шелби, второй поцелуй для Орион.

Способность вновь смеяться.

Кроме того, им причиталась кровь всех их врагов.

Но ни один адвокат не добьется этого.

Она сама добьется.

Но адвокат мог бы обеспечить ей обеды со стейками на всю оставшуюся жизнь. И это было бы просто замечательно.

Глава 8

Три месяца спустя

— Шелби, милая, хочешь, я приготовлю тебе ванну?

Шелби стиснула зубы. Приготовить ванну. В четыре часа дня. После ванны, наверное, ее будет ждать пижама, только что из сушилки, идеально разложенная на кровати. Пижама с рисунками уток или цветочков. Фланелевая, прям как для детей. И Шелби сразу же почувствовала бы это слабое, ужасное напоминание… Напоминание о годах, проведенных в Клетке, о ваннах и ночных рубашках.

Ее родители знали только своего ребенка. Их маленькую девочку, которая любила держать отца за руку во время долгих вечерних прогулок и позволяла матери целовать ее на ночь. Они не знали, как быть рядом с женщиной, у которой отняли девственность без ее согласия. Которая знает, каков голод на вкус, и как он воняет. Которая знает, как выглядят монстры.

Они боялись этой женщины. Пугались.

Поэтому они ухаживали за девочкой, которую помнили, и игнорировали женщину прямо перед ними, ту, которая едва держала себя в руках.

— Нет, спасибо, мам, — сказала Шелби, сжимая кулаки.

Но она улыбнулась. Улыбка была фальшивой, почти болезненной. Она никогда не испытывала такого гнева и разочарования. Даже в Клетке. Она хотела кричать от этого проявления любви и нежности, но прошлая боль и пытки заставляли ее увядать и подчиняться. Кем она стала?

Ее мама стояла перед ней, пытаясь улыбнуться, но ее глаза наполнились паникой — она почти заламывала руки.

— Хочешь, приготовлю тебе макароны с сыром?

И, конечно же, еда. Ее мать готовила все любимые блюда ее детства, как будто это как-то поможет. Как будто, если съешь достаточное количество гамбургеров, сотрется то, что произошло.

Она вздохнула, глядя на маму, на постоянное остекленение в ее глазах, всегда на грани слез. Слезы матери когда-то заставляли плакать саму Шелби, но теперь они ее раздражали, сводили с ума. Оскорбляли ее собственные страдания. Но она не говорила, о чем думала, не знала, как это сделать.

— Конечно, мам. Макароны с сыром — очень здорово.

Мать улыбнулась, но улыбка не коснулась ее глаз. Это была маска, которую она надевала перед Шелби.