«Молчи» (СИ)

— А на что она рассчитывала, приходя сюда? — кажется, он даже усмехается самой нелепой мысли о том, что вечер в подобном месте может пройти без происшествий. Эта Харпер явно «зеленая».

Бросает короткие взгляды на друга, глубоко вдохнув салонного воздуха, ведь теперь понимает, чего этот тип сам не свой:

— Хочешь, подбросим её до больницы?

— Она послала меня, — с усмешкой вспоминает Фардж, наконец, сев прямо. Расслабляется, закинув голову, и пускает дым ноздрями.

— В таком случае, забудь, — Дилан говорит уверенно, а сам еле заметно прикусывает язык, после чего добавляет шепотом. — Нам своих проблем хватает.

***

Дом встречает тишиной. Стекла окон находятся под ударом крупных дождевых капель. Былая серость погоды мгновенно сменяется чернотой туч и раскатом грома. Не успеваю осознать, что по лицу уже бьет не просто ветер, а морозные осколки, царапая кожу щек. Ощутить, как вьющиеся волосы спускаются под давлением небесной воды, липнут, тяжелеют, превращаясь в непосильный груз для моего тела, которое вряд ли в скором времени отойдет от шока. Мой взгляд продолжает носиться по паркету коридора, утопающего в темноте, трясущиеся руки еле способны удержаться за ручку двери, которую я медленно тяну на себя, запираясь. Молчание. Стены дома молчат, как и мои мысли в с трудом носимой на плечах голове. Щелчок замка — и ледяные ладони с искусанными костяшками медленно сползают по железной поверхности, начиная покачиваться вдоль моего тела. С чувством возможной опасности стою на месте, прислушиваясь к своему дыханию. Тише. Как можно тише. Обычно мать встает рано, но сейчас в доме царит особая темнота. Никто не заваривает на кухне кофе, не готовит тосты с маслом и джемом, не смотрит телевизор, не проверяет новостную ленту в Интернете. Я с надеждой догадываюсь, что родителей нет, либо они просто не покидают комнату, решив немного «провести время вместе». Попытка сделать короткий шаг. Сжимаю мокрые и холодные от слез веки, обнимая больной живот руками. Впиваю ногти в кожу локтей с желанием разорвать её на части. Тихо хнычу, стону от движения ног, но продолжаю шагать к лестнице, чтобы по ступенькам подняться в свою комнату. Не в ванную. Только у себя я смогу действительно быть в безопасности. Защищенной от внешней угрозы. От матери. Не хочу, чтобы она видела меня не потому, что она начнет переживать. Нет. Это слишком наивно. Проблема намного глубже.

Я просто не могу переносить её присутствие рядом, ведь каждый её взгляд, каждое её прикосновение, слово забрасывают меня в тот день, много лет назад. В день, когда детский плач прекратился.

Мне удается жить с этим, с этими мыслями и чувствами, умело скрывая их от окружающих, так как их это не касается, да и интересовать не может в принципе, но сейчас, именно в это мгновение, я чувствую, что не выдержу моральной давки матери, её взгляда, её простого присутствия рядом, даже если она будет думать, что делает благое дело, пытаясь крепко обнять меня, успокоить. Её «любовь» не потушит мой огонь в груди. Он не прекратит прижигать старую глубокую рану.

Я никогда не забуду.

Никогда не прощу.

Но эта тайна сгниет со мной в чертовой могиле.

Добираюсь до второго этажа, медленно в полном бреду шагаю к комнате, роясь в карманах, чтобы найти ключ. Он один. И он мой. Ноющая боль между ног изводит. Ощущение такое, будто острие ножа режет кожу в низу живота. Внутри, выворачивая все органы наизнанку. Мычу, хрипло хныча, и давлюсь слюной, которая вновь течет по губам, поэтому грубо стираю её ладонью, ногтями сдирая кожу. Дрожащей рукой пытаюсь вставить ключ в замочную скважину, и чем дольше у меня не выходит, тем сильнее текут чертовы слезы. Опухшие глаза болят, давление в них вот-вот разорвет глазное яблоко. Выходит. Открываю дверь, еле переступая порог комнаты, и закрываю дверь резко, громко, так как слышу голос матери из её кабинета, видимо, она уже работает на дому. Громче. Женщина явно расслышала, поэтому покинула помещение:

— Харпер?

Щелчок — и дверь моей комнаты надежно заперта.

Стук каблуков о паркет. Она идет к моей комнате, озадаченно спрашивая:

— Ты только пришла? Так долго гуляла? — как только мать начинает стучать кулаком по поверхности двери, меня пробирает напряженная дрожь. Ладонями давлю на дверь, будто боясь, что женщина волшебным образом отворит её, застав меня в таком виде. Опускаю лицо, сжимая веки, и тихо дышу через нос, чтобы не выдать себя.

— Боже, скажи, что ты с Причардом так долго гуляла? — просит, хочет услышать желаемое, но я молчу. Её слова убивают меня. Боль терпеть становится невыносимо.