Молчите рефери!

— Леш, я поняла, ты не приехал во Львов. — Медленно стерла скатившуюся по щеке слезу и, сжав руку в кулак, спросила, — что у тебя случилось?

— Ольчик, я женюсь! Наталка согласилась. Моя Натуся сказала: — Да. Я так счастлив, не ожидал, честно! Думал она опять… — Что «опять» я не расслышала. — А она дала свое согласие, я так… я в восторге от нее, готов орать во все горло как люблю ее. И тебя люблю…

Голос осип, но я все же спросила: — За что?

— Оля это все ты! Понимаешь, ты поддерживала меня, вдохновляла и направляла. Не дала оступиться… Я очень благодарен, Оль я тебе так обязан, слышишь?!

— Мугу… — тихий всхлип не позволил сказать ничего больше, я с ужасом прижала ладошку ко рту.

— Оля, ты не рада? Ответь.

Боже, какой… ужас! Как я могла поверить? Как?!

— Я рада, — слезы потекли по щекам проворными ручьями, подбородок задрожал, и я громко всхлипнула, сознаваясь на чистоту, почти, — я слез удержать не могу от счастья.

— Ольчик!

Тяжелый выдох и первая ложь во спасение: — Какой же ты умница! Просто молоток…

— Спасибо! Это нужно отметить! Приезжай к нам в Днепропетровск…

Он задерживается дома, он все бросит, все к чему шел, оставит ради нее, Наташи. Все ради нее. А дальше, как? А никак. Дальше он не пойдет, все решено уже…, порешено.

— Знаю, у нас сегодня намечалась встреча, и я нарушил обещание. — Кажется, даже руку к сердцу приложил, чтобы заверить, — Ольчик, даю слово, мы отметим и это. Обязательно отметим! Ты же в январе будешь здесь, у нас. Димка говорил, будешь. Так я тебя с поезда встречу. Мы ждем тебя — я, Наташа, все мы…

Удержала стон и солгала еще раз:

— Я не смогу приехать в январе надолго, только лишь к маме.

— Вот как?

А я еле подавила горький всхлип, как же все это мерзко. А впрочем, я не врала, я понимаю, теперь придется именно так и поступить. Я не смогу его видеть:

— Извини, у меня планы изменились. Ты же понимаешь?

— Понимаю. — Ответил тихо. Не верит. И кому? Мне? Смешно.

— Но я очень, очень рада за…, за вас! Это замечательно! Мои поздравления вам обоим. И… и привет ей передай.

— Оля, спасибо, милая! Я не думал…

Вот именно — не думал, и думать никогда не начнешь. А я слишком много думала, слишком.

Горло сдавил спазм, с болью произнесла: — Мне пора.

— Что? А, ты спешишь…? Ну, ладно. — Хлопнул в ладоши Леша. — Все-все не отрываю. Приятного тебе вечера, и еще раз спасибо! Я в долгу. Честно в огромном долгу перед тобой!

— Да… — это было последним, что я смогла произнести.

Слез больше не было, всхлипов, судорожных вздохов, стенаний. Не помню, как оказалась на краю своей кровати, судорожно сжимая телефон, сколько просидела, глядя в одно точку. Опустошенность образовалась внутри, стерев мысли, образы, воспоминания и чувства. Возможно, именно так взирает на окружающий мир пластмассовая марионетка. Она неподвижна, безголоса, пуста.

Отстраненно фиксирую изменения, происходящие вокруг: вот Ричард запрыгнул на кровать, медленно подобрался ко мне, лег и, протяжно вздохнув, положил голову на мои колени, вот на улице проехала машина, а внизу в доме зазвонил телефон, через время на звонок ответили. Приглушенный голос долетал сюда, но я не разбирала слов. Все кажется нереальным, абсолютно все. И тихий скулеж ретривера, и глухие приближающиеся шаги на лестнице, их не существует.

Ни откуда пришла глупость, стоящая высокой оценки: Я ничто.

Дверь открылась, кто-то прикоснулся к моей руке, а затем ответил кому-то:

— Да, она дома. Нет, никуда не поехала. Узнать все ли в порядке? — сверху раздался смешок и тот же голос ответил. — Узнаю, перезвоню.

Щелчок по кнопке и тишина. Передо мной маячат две ноги в синих брюках и мягкий голос интересуется:

— Оля, что случилось?

Следом за этим вопросом идет еще один более встревоженный:

— Ты что-то выпила? — чужие руки бережно накрывают мои плечи и сжимают их. Спасибо, что не трясут. — Оль, что ты приняла?

Его руки спускаются к моим локтям, затем скользят к запястьям, чтобы, проверив пульс замереть, на мгновение.

— Это таблетки? Какие? Не молчи…

— Нет. — Произнесла совсем тихо. И мотаю головой из стороны в сторону еле-еле, почти невидимое движение. Но ему и этого достаточно, заметил. Выдохнул с облегчением. Забрал из моих рук телефон, присел на корточки, так что его лицо оказалось напротив моего.

А вот и Алек. Кажется, я должна была закрыть дом при нем, или провести его, или выпустить из дома, но я этого не сделала. И вот теперь он тут, взял мои ладошки в плен своих рук, нежно.

— Олененок, ты можешь сказать, что случилось? Ты не поехала на встречу, что произошло?

Я смотрю в его внимательные карие глаза и понимаю, что отвертеться простым: «я устала» не получится. Мы проходили это совсем недавно в поликлинике. Я все понимаю, но слова не желают срываться с губ. Что я ему скажу? Что я вообще могу сказать?

Он протянул руку к моему лицу и коснулся щеки:

— Ну? Ты рассказываешь или я использую секретное оружие?

Что-то новенькое. Не знала, что против меня есть секретное оружие.