Молилась ли ты на ночь?

– Определенно! – кивнула я. – Хочешь, расскажу, каков он был на вкус?

– Позже, – решила Алка, развернув оголенное ухо в сторону приближающегося автомобильного рычания. – Похоже, за нами приехали.

– Кто? – спросила я, благосклонно оглядев не новый, но вполне ухоженный «Форд», осторожно подкативший к нам по снежной целине, в которую превратилась дорога.

– Зяма, выйди, покажись! – крикнула Трошкина.

– С нами честно подружись! – тут же продолжила я бессмертными пушкинскими строками из недавно помянутой сказки про мертвую царевну.

– Коли парень ты румяный, братец будешь нам названый! – высунувшись в окошко, подхватил цитату красавец, лицом очень похожий на меня.

Это помогло мне вспомнить!

– Зяма! Брат мой! – вскричала я и, спотыкаясь, побрела к машине.

Головой вперед я забралась в салон и кулем обессиленно рухнула на заднее сиденье, предоставив в распоряжение Трошкиной кресло рядом с водителем.

– Давай скорее домой, – попросила Алка, едва забравшись в машину. – Или лучше в больницу? Даже не знаю… Инке что-то плохо.

– Та-ак! – насмешливо протянул Зяма, внимательно поглядев на меня через плечо. – Похоже, большой белый человек дал моей краснокожей сестре огненной воды?

– Сам дурак! – ответила я.

– Не так уж ей и плохо, – постановил братец. – Хамит – значит, приходит в норму! Индюха у нас знатная нахалка.

У меня было чем ответить на этот наглый поклеп, я уже и рот открыла, но тут Зяма придавил педаль газа, машина прянула вперед, и я со стуком захлопнула рот, едва не прикусив язык.

По дороге меня укачало, и в подъезд родного дома меня вновь заносили на плечах, только теперь это были крепкие плечи Зямы.

– К тебе или ко мне? – игриво спросил братец озабоченную Трошкину в лифте.

Алка успела покраснеть, пока поняла смысл этого вопроса, и я подумала: подружка-то неравнодушна к моему братцу! Впрочем, это и неудивительно. Зяма обладает поразительной способностью очаровывать всех дам в зоне видимости и слышимости, и даже глухонемые женщины не составляют исключения.

– Наверное, лучше ко мне, – обстоятельно обдумав Зямин вопрос на протяжении трех этажей, решила Алка. – К вам Инку в таком виде лучше не тащить, иначе дядя Боря и тетя Варя ужасно разволнуются.

– Ладно, – легко согласился Зяма. – Сгрузим Индюху у тебя, а родителям утром скажем, что у вас был девичник, Дюха притомилась и заночевала у подружки.

– А мое мнение никого тут не интересует? – недовольно трепыхнулась я.

– Золотые слова! – сказал Зяма.

Братец и подружка транспортировали меня в двадцать первую квартиру и уложили спать на большущем надувном матрасе, который Трошкина специально держит в своей однокомнатной квартирке на случай, если какие-нибудь гости придут с вечера и задержатся до утра.

– Полежу одну минуточку, а потом устрою вам геноцид! – сонным голосом пригрозила я своим обидчикам, поудобнее пристраивая щеку на надувной подушке.

– Видишь, ей уже гораздо лучше! – сказал на это Зяма, но не мне, а Трошкиной.

И он приятным бархатистым голосом напел мне в ушко:

– Спи, моя радость, усни! В доме погасли огни!

– Мышка уснула в углу! – тонким подголоском запищала Алка.

– Дюшка храпит на полу! – радостно солировал Зяма.

И они дуэтом закончили:

– Глазки скорее сомкни! Усни-и-и-и!

– Спелись! – ехидно прошептала я с намеком, который должен был смутить конфузливую Трошкину, но ее предполагаемой реакции не увидела, потому как и в самом деле уснула.

– Спасибо! – смущенно поблагодарила Алка Зяму, провожая его в прихожей.

– Не за что! – великодушно отказался от благодарности он и, объясняя свою необычную скромность, понурился и стукнул себя кулаком в широкую грудь со словами:

– Моя сестра! – что прозвучало словно «Мой грех!», причем грех этот был не иначе как смертным.

– И моя подруга! – в тон ему, с тяжким вздохом, сказала Трошкина.

– Ну, я пошел. Спокойной ночи, детки! – нормальным голосом мурлыкнул Зяма.

– Сапоги не заберешь? – Алка показала на Инкины сапожки, с котрых на линолеум прихожей натекла небольшая лужица. – Их бы просушить надо, а у меня нормальная батарея всего одна, и ту я займу своими собственными мокрыми онучами и портянками.

– Отчего не забрать? Заберу, – согласился он и нагнулся, поднимая с пола обувку сестрички.

К подошве правого сапога что-то прилипло. Зяма перевернул башмак и отклеил маленькую влажную картонку, налипшую на приставший к подошве комочек жвачки.

– Это не твое? – он протянул подмокшую визитку Трошкиной.

– Это? – она без особой охоты взяла бумажку, присмотрелась к ней и неожиданно переменилась в лице. – Ой, боженьки! Зяма! Как же так? Ты знал об этом?

– О чем? – он забрал у Алки бумажку, которая ее так взволновала, рассмотрел ее и тоже сделал лицо огурцом. – Ну, Дюха, совсем очумела! И как же она до такого докатилась?

Они склонили головы над картонкой и надолго замолчали, глубоко потрясенные увиденным.