Он снова зовет меня по имени, но у меня закладывает уши, звук искажается, и я врезаюсь в дверь. Она открывается вместе со мной, и я, спотыкаясь, выхожу на лестничную площадку, едва не теряя равновесие, когда пытаюсь спуститься по две за раз, хватаясь за перила так сильно, что ладони потеют и болят, пока я спешу вниз.
Я уже спустилась на один пролет вниз, осталось еще два, когда я слышу, как он вваливается в ту же дверь.
— Сид! Стой! — его голос эхом разносится по лестничной клетке.
Я не останавливаюсь.
Я продолжаю идти, и мне остается один этаж, когда он, черт возьми, прыгает.
Он перепрыгивает всю лестницу, приземляется на ноги рядом со мной, когда я спускаюсь на последний пролет.
Он удваивается, задыхаясь, и я использую эту возможность, чтобы двигаться.
Но я не ухожу далеко.
Я никогда не ухожу далеко от своего брата.
Он хватает меня за запястье, мой рюкзак падает с плеча, и он толкает меня к перилам лестницы. Мои руки мотаются, когда я пытаюсь устоять на ногах. Это всего один пролет. Я выживу, но под таким углом я, скорее всего, приземлюсь на свою гребаную голову.
Он наклоняется надо мной, заставляя мою спину прогнуться, заставляя меня еще больше перегнуться через край. Он держит в кулаке мою рубашку, другой рукой обхватывает мою талию.
Он все еще задыхается, и я тоже.
Я закрываю глаза.
Я не хочу видеть его.
Он, по крайней мере, не может заставить меня сделать это.
— Сид, я… — я чувствую запах алкоголя на его дыхании, вероятно, не сильно отличающийся от моего. — Прости, я просто…
В чем смысл всего этого? Бежать? Бороться? Жить?
— Сид, — снова говорит он, его голос трещит. Он рывком поднимает меня на ноги, но я все еще не открываю глаза. — Мне очень жаль, что так получилось, но…
При этом я встречаю его взгляд. Должно быть, он что-то увидел в моем взгляде, потому что он замолчал.
— Ты думаешь, ты был единственным? — тихо спрашиваю я, и чувствую, как на моем лице появляется ехидная гримаса, и знаю, что он видит ненависть в моей голове, в моем сердце, потому что он вдруг отпускает меня и отступает назад, его плечи обвисают.
— Что? — спрашивает он, сглатывая.
— Ты думаешь, ты был единственным, кто положил на меня свои руки без моего разрешения? — я смеюсь, и даже не узнаю этот звук. Я делаю шаг к нему, наклоняюсь, поднимаю рюкзак, перекидываю его обратно через плечо, дотягиваюсь до сетчатого отделения сбоку.
— Ты не был, Джеремайя. Не так давно после того, как я ушла от тебя, вообще-то, — я улыбаюсь, когда его глаза расширяются. — Я уехала из Калифорнии в Каролину, и перед моим 8-м днем рождения мужчина запустил руки в мои штаны, а мои пальцы обвились вокруг его члена.
Я поражена, услышав эти слова, хотя я их произнесла. Я отбрасываю эти воспоминания в сторону, зарываю их глубоко, как делала это долгое, долгое время.
Его рот сжимается в тонкую линию, но мне все равно. Мне плевать.
— Так что не чувствуй себя слишком особенным, ладно? — я достаю нож из рюкзака, переворачиваю лезвие бабочкой и делаю шаг к нему. Его взгляд переходит с ножа на меня, его челюсть сжимается. — Ты был не единственным, кто не смог удержаться.
Я поворачиваюсь, чтобы уйти.
Он не следует за мной. Но когда я дохожу до нижних ступенек, он говорит: — Все было не так.
Я оглядываюсь на него через плечо, наклоняю голову, нож все еще в руке.
— Так говорят все худшие люди.
Глава 2
Я не останавливаюсь, когда врываюсь в двери отеля, бросаю рюкзак в огромную урну сзади. Он все равно пуст, а моя одежда лежит кучей на полу гостиничного номера, который я только что покинула.
Я дрожу, когда бегу через лес, который был за отелем, обхватив себя руками. У меня есть нож, но это все. Нет обуви. Нет толстовки. Никакой одежды, кроме шелковистого пижамного комплекта на моем теле.
Я все еще чувствую вкус Джеремайи на своем языке. Все еще чувствую, как он прижимается ко мне.
Я знала, что он был болен. Думаю, я просто не знала, что он также неисправен.
Листья хрустят под моими босыми ногами, палки, сосновые иглы и Бог знает что еще впиваются в мою кожу. Я вздрагиваю при каждом шаге.
Шоссе находится на другой стороне леса, и я слышу, как мимо проносится транспорт, даже так поздно ночью. Или уже утро?
Я не знаю.
Когда я перестаю видеть огни отеля и прилегающего к нему торгового центра, я опускаюсь на лесную землю, прижимаюсь спиной к дереву и закрываю глаза.
У меня нет телефона. У меня нет денег. У меня нет… ничего. Я могла бы поплакать об этом, если бы не была так чертовски голодна. Или все еще чертовски пьяная.
Я прижимаю ладони к глазам, медленно вдыхая и выдыхая. Дует ветер, и я чувствую холод в костях, когда начинаю дрожать.
И тут я слышу это.
Хруст листьев. Медленные, обдуманные шаги. Два шага.
Мое сердце замирает.
Кто бы ни был здесь, в этом чертовом лесу посреди ночи, он не может замышлять ничего хорошего. Я бы знала. Я здесь.
Я вздыхаю, крепче сжимаю рукоятку ножа. Ну вот, опять.