Молитесь за меня (СИ)

- Пожалуйста, мне еще... И вдруг взгляд его случайно упал в дальний конец буфета. Там, на полу сидела женщина, судя по виду, славянской национальности. На ее руках спал ребенок. Больной ребенок. В левой, свободной руке женщина держала табличку, на которой было написано: "Люди добрые! Помогите, пожалуйста. Нужны деньги на срочную операцию". Пашка слышал, что развелось полным полно людей, спекулирующих на чужой сердобольности. От ребят, коллег по бригаде, он слышал, что в Москве за день такие люди получают до тысячи рублей, которые потом у них забирает мафия. Но здесь была не Москва. А еще... Еще они встретились глазами с этой женщиной. И такую боль, такую безысходность увидел в них Пашка, что вдруг к своему удивлению почувствовал в ней родственную душу.

- Молодой человек, так я не поняла, вам чего?

- Мне? - Пашка вздрогнул. - Мне ничего. - И отойдя от стойки подошел к женщине с ребенком. Протянул ей пятьдесят рублей.

- Возьмите, пожалуйста. И не дожидаясь ответных слов быстро направился к выходу. До отправления автобуса оставалось пять минут.

Неожиданный разговор.

Суздаль остался далеко позади, до Юрьев-Польского было еще идти и идти. Ночь застала меня в какой-то большой деревне. Низкие серые тучи, разом смолкнувший лягушачий хор в местном пруду, больше похожем на огромную грязную лужу-все говорило о том, что будет дождь. Увы, ночлега в деревне найти так и не удалось. Без особой радости я покинул негостеприимное место. Быстро темнело. Деревенские дома не успели еще скрыться из виду, как на самом краю лощины я увидел непонятное строение. Обвалившееся крыльцо, дырявая крыша, - но в маленьком окошке горел свет. Я не очень смело постучал. Внутри что-то грохнуло, и секунду спустя хриплый голос недовольно произнес:

- Кто еще?

- Прохожий. Пустите переночевать.

За дверью молчали. Мне это молчание показалось бесконечным. Наконец дверь открылась. И спустя пять минут я уже сидел в полуразвалившемся доме в компании двух местных пастухов, Димки и Славки, как они сами себя называли. Предложение обращаться к ним по имени-отчеству, обоим польстило, но для них это было слишком непривычно. Остановились на Дмитрии и Вячеславе. В углу " комнаты " мирно дремал большой рыжий пес. За столом, устланным старыми газетами - бутылка первача, порезанное крупными кусками сало и хлеб. Ребята оказались радушными: " Ночуй, нам-то что? Только вставать придется рано, надо стадо выгонять". Я помаленьку осмотрелся. Открывал мне дверь Вячеслав. Он был уже навеселе, вел себя шумно, все время что-то спрашивал, о чем-то рассказывал. Внешность его была ничем не примечательна, а вот голос - хриплый и неожиданно высокий, почему-то раздражал. Дмитрий больше молчал, а если что-то и произносил, то говорил короткими фразами, словно воздух рубил. По всему чувствовалось, что он здесь главный.

- Будешь? - и он показал на бутылку.

- Нет, спасибо.

- Как знаешь, - и опять замолчал надолго. Но меня слушал внимательно. Когда бутылка была выпита, Дмитрий голосом, не терпящим возражений, произнес: "Славка, беги к хохлушке. Скажи, деньги завтра отдадим". Его напарник обернулся туда - обратно в пять минут, и все продолжилось. Я, сонный и уставший, что-то рассказывал Вячеславу, любопытство которого было неиссякаемым. Когда мой рассказ подошел к концу, он произнес:

- Счастливый ты человек! По всему миру ходишь. А тут, - и он смачно выругался, утром коровы, днем коровы, вечером бутылка...

- А коли не нравится, иди, составь компанию человеку, - неожиданно откликнулся Дмитрий. - Только я ему не советую брать тебя.

- Это еще почему?

- Мордой не вышел. Из-за тебя, вас в первом городе в милицию загребут. Неожиданно для меня Славка совсем не обиделся. Я вообще замечал у многих простых русских людей эту смиренную готовность выслушивать о себе нелестные слова.

- Ну да, конечно. Я же так... помечтать.

- Помечтать, - на исходе второй бутылки и второй пастух стал разговорчивее. Каждый должен свое дело делать. Вот им, - и Дмитрий указал на меня кивком головы, - статьи писать, людей про жизнь расспрашивать, а тебе и мне - коров пасти. Другой вопрос, что и среди их брата пустых людей много. Я заметил, сало они почти не ели, так немного отщипывали хлеб. И пили как-то порознь, не дожидаясь друг друга.

- Ты... вы не обижайтесь, спросить я хочу, - это Дмитрий, лихо опрокинув свой стакан, обратился ко мне.

- Да.

- Стихи вы пишите?

- В юности писал, сейчас нет. Он помолчал.

- Не пойму я всего этого... Стихи там... прочее. Кому они нужны? Ну вот есть Пушкин - это я понимаю, Лермонтов...

- Есенин, Гоголь, - подсказал долго молчавший Вячеслав... Отстань, - отмахнулся от него суровый Дмитрий. - И тем более, вон сколько их. Сейчас они зачем нужны?

- Кто?

- Поэты. По мне, дармоеды все они. Про цветочки сочиняют, про любовь.

- Их бы к нам в колхоз, - хихикнул второй пастух.

- Да отстань ты, трепло! Зачем в колхоз, что в городе дела нет? А небось за цветочки эти деньги большие получают. Прав я или нет? Я молчал.