Молитесь за меня (СИ)

- Я в армии в самом конце сороковых служил. Кресты тогда нательные мало кто носил из молодых, а мне мать, провожая, надела и наказала не снимать. И ещJ дала маленький образок, медный такой, с Николаем Угодником. Пусть, говорит, с тобой будет. И всегда, когда беда какая, проси Угодника о помощи. Это сейчас родителей дети не слушают, а мы тогда другими были. Почитай, до семнадцати годов меня мать в корыте купала. Она поливает из ковша, мне стыдно, большой уж, а она: нечего матери родной стыдиться. Одним словом, слушал я еJ. Взял образок. Служить мне пришлось в Калининской области. Вот, скажу вам, места. Леса сплошные, болота кругом, деревенек мало, а если есть какие - в несколько домиков. И послали меня однажды в такую деревню. Сейчас уже и не помню зачем. А может, к девкам в увольнение пошJл, ей Богу, не помню. Дорога, разумеется, лесом шла. Из части нашей сначала широкая, а потом всJ уже, уже, так петляет тропка по лесу. Комарья сколько там! Бывало наклонишься за черникой, а они тебя вмиг облепят...

- Да ты говорить о деле будешь?

- Это так, к слову. А я раньше этой дорогой ходил. Один местный мне даже короткий путь показал. Вот я сдуру и решил время сэкономить. Иду, иду - и, похоже, что заблудился. Хочу на обратный путь вернуться, а где там! Короче, оказался в болоте. Я в крик, паника меня забирать начинает. В одну сторону мечусь - нет тропинки, в другую, а твJрдой земли всJ меньше. Кричу: ау, люди добрые, с кочки на кочку прыгаю почище зайца и - бултых. Сначала не успел испугаться - только противно: грязь, вода. И вдруг, чувствую, - засасывать меня стало. Верите или нет, да только ноги мои будто ватные сделались, а по спине холод пробежал. Конец мне пришJл - понимаю. И, знаете, что самое обидное: над головой небо синее, где-то кукушка кукует, комарьJ жужжит, а я, девятнадцатилетний ни за что пропадаю, и помочь некому. Так жалко себя стало... сил уже нет кричать, плачу только. Вдруг про образок вспоминаю, я его в кармане гимнастJрки носил. Ни до этого, ни после никого так не просил. Со слезами кровавыми, одним словом, как мать учила меня: святитель Николай, Угодник Божий, помоги мне...

КостJр стал затухать. Где-то на выгоне, на самом краюшке горизонта небо стало светлеть. Я слушал Сидорова и почти физически ощущал ужас человека, погибающего в трясине. Будто воочию видел молодого курносого парня в гимнастJрке. Вот он уже по грудь в болотной жиже. Руки судорожно тянутся схватиться за что-нибудь, а схватиться не за что. Под ногами - бездна. А вокруг - прекрасный, ослепительный

- и равнодушный мир... Игорь слушал, открыв рот. Иван прутиком ворошил ещJ живые уголья. Кузя, казалось, спал. Он сидел с закрытыми глазами. Но по тому, как вздрагивали уголки его губ, было понятно - и он весь во внимании.

- И вдруг сзади меня, точнее сбоку, голос: " Ну что, пропадаешь, мил друг? " Вижу стоит мужичок, с бородкой реденькой, седенькая такая борода, а глаза уж больно жалостливые. Ох, и как же я обрадовался, не могу вам передать. Пропадаю, дедушка, отвечаю, спаси ты меня. А в руках у него палка такая, в тех местах еJ слегой зовут. Протянул он еJ мне: хватайся, говорит, да тяни спокойно, без рывков. Перекрестился - и давай меня тащить. А я и посейчас лJгкий, а тогда вовсе маленьким да худым был: в войну рос-то, на лебеде да картофельных очистках... Одним словом, вытащил он меня. Я ошалелый совсем, ничего не соображаю. Старик меня вывел на твJрдое место, показал тропинку: иди-ка ты, говорит назад, с Божьей помощью быстро дойдJшь. И легонько так в спину толкнул: иди. Я прошJл метров десять, наконец-то ошалелость моя вроде как проходить начала. Что же, думаю, СJмка ты даже спасибо человеку не сказал, не спросил, как зовут. Оборачиваюсь - и никого. Я кричу: " Дедушка, дедушка ", - только кукушка где-то кукует...

Мы долго молчали. Наконец, первым заговорил Кузьма:

- Я только одного не пойму Сидор. Почему так? Вот сейчас сидим мы здесь, мясо едим, самогон пьJм, а где-то, в Калининской какой-нибудь области, человек в болоте гибнет. И никто не спасает его, и он погибает. А тебя вот вытащили. Ты что, лучше других? Вон, гляди, сколько в монастыре нашем по воскресеньям народа, и каждый небось о чJм-то просит. О здоровье, о жизни хорошей...

- Не знаю, просто отозвался СемJн Иванович. - Правда, не знаю. Только когда я домой возвернулся, мать меня спрашивает, ничего с тобой, СJмка, не происходило? На самые петровки, говорит, такая тоска меня взяла, что мочи нет терпеть. Мне бабки и посоветовали, за твоJ здоровье молебен Николаю Угоднику заказать. И вот, хотите верьте, хотите нет, только молебен она заказала в то самое воскресенье, я после высчитал, когда сынок еJ в болоте тонул... Короткая летняя ночь сменялась утром. ЕщJ немного - и край неба покроется лазурью вперемежку с малиновыми отблесками. КостJр почти догорел. Изредка, то одна, то другая головешка, в последний раз выпуская из себя жаркое пламя, а потом начинало белеть и рассыпаться.

- Живите с Богом, - вдруг услышал я чей-то голос, будто лJгкий ветерок пробежал по кустам.