Молиться за Рэйн

«Вчерашний день так быстро пролетел, — успокаиваю себя я. — Это было настоящее безумие: сначала спущенная шина, потом шторм и этот дом, а затем…»

Чувствую, как вспыхивают мои щеки, а уголки губ приподнимаются, когда в моей голове всплывает воспоминание того, чем еще мы вчера занимались. Как он страстно меня целовал, словно я была его последней едой. Как он обнимал меня и считал это идеальным. Как он изливался в меня, заполняя пустоту, которую я когда-то считала бездонной. Прошлой ночью Уэс показал мне глубины, о которых я и не подозревала, и я с радостью в них утонула.

Вессон.

Моя улыбка становится шире при мысли о его полном имени. Но я не хочу чувствовать себя счастливой из-за того, что сделала. Из-за того, что мы сделали. Я должна ощущать вину и отвращение, потому что изменила единственному парню, которого когда-либо любила… или думала, что люблю… в его собственной постели. Ради всего святого! Но говоря словами Вессона Патрика Паркера…

Да пошли они все!

Картер оставил меня здесь умирать.

Уэс — это единственная причина, по которой я этого больше не хочу.

Я встаю с кровати и, скрестив ноги, сажусь на пол рядом с рюкзаком. Тихонько роюсь, пока не нахожу аптечку первой помощи, которую упаковала накануне днем. В ней оказываются мазь и бинты, но Уэсу нужны антибиотики и, возможно, обезболивающие. Кровавое месиво на его плече выглядит так, будто причиняет больше боли, чем он показывал.

Я вытаскиваю оранжевый пузырек из переднего кармана рюкзака, куда спрятала его, когда переодевалась из своей мокрой одежды. Поднеся его к свету, с удивлением обнаруживаю, как много таблеток у меня еще осталось. Оглядываясь назад, понимаю, что со вчерашнего дня не приняла ни одной таблетки. Мне и не нужно было. Поцелуи Уэса — мой новый наркотик и способ стирания воспоминаний, и, если мне действительно повезет, — а это, скорее всего, не так, — они никогда не закончатся.

Я оставляю пузырек рядом с аптечкой и на цыпочках иду в сторону коридора. Не знаю, почему чувствую необходимость быть такой тихой. Может, потому что не хочу будить Уэса? А может, потому что последние несколько лет старалась не попадаться голой в доме Картера Реншоу?

Проходя через гостиную, я бросаю взгляд на камин и вдруг вспоминаю, что перед сном мы оставили огонь гореть. Но пламя давно погасло, стеклянные двери плотно закрыты. Я улыбаюсь и качаю головой. Уэс — чертов выживальщик. Я должна была догадаться, что посреди ночи он вернется сюда, чтобы обо всем позаботиться.

Очевидно, обязанности бойскаута были не единственным делом, которое он выполнил прошлой ночью. Я захожу на кухню и направляюсь в сторону прачечной, но возвращаюсь назад, понимая, что наша одежда разложена на поверхности мягкой мебели, стола и даже на полу перед камином. Я вспоминаю, как вчера отключилось электричество, и смеюсь, представляя себе голого Уэса, вытаскивающего нашу мокрую одежду из стиральной машины и проклинающего бурю, когда до него дошло, что сушилка в машине не сможет выполнить своего предназначения.

Надеваю клетчатую фланелевую рубашку и рваные черные джинсы, приятно удивляясь тому, насколько они сухие, и складываю остальную одежду в небольшую стопку, помещая сверху, конечно же, гавайскую рубашку Уэса.

Прижимая к груди мятую ткань, я бегаю по дому и поднимаю жалюзи, впуская дневной свет. Затем проверяю шкафчики на наличие антибиотиков, которые нахожу в аптечке и практически в каждом ящике гостевой ванной комнаты.

«Если 23 апреля мы не умрем, то устойчивость к антибиотикам все равно нас погубит. А теперь возьми это».

Я смеюсь, когда в глубине сознания всплывает остроумный комментарий моей мамы, сделанный несколько месяцев назад. Я лечилась от синусита, и она проследила, чтобы я приняла все чертовы антибиотики, которые мне прописали. Она даже наблюдала, как тюремный надзиратель, как я глотаю их.

Внезапное воспоминание стирает веселую ухмылку с моего лица.

Чертова память!

Отмахнувшись от воспоминаний, я бросаю четвертый начатый пузырек с антибиотиками поверх стопки с одеждой и захожу в главную ванную комнату, чтобы открыть здесь жалюзи. Клочок неба, который виднеется поверх сосен, все еще хмурый и серый, но дождь прекратился. Я думаю об этом крошечном чуде, как о проблеске надежды, что сегодня мы сможем найти бомбоубежище.

Мы должны найти его сегодня.

Сегодня — это все, что у нас осталось.

Когда я поворачиваюсь, чтобы пойти проверить Уэса, у меня вырывается крик. Пузырьки с таблетками падают в ванну, гремя, как камушки о керамическую поверхность.

— Черт, — выдыхаю я, прижимая сверток с одеждой к груди. — Ты меня до смерти напугал!

На пороге, загородив выход и прислонившись невредимым плечом к дверному косяку, стоит высокий мускулистый татуированный мужчина.

— Сначала ты меня напугала.