Молитва козодоя

Человек замолчал и остановился задумчивым взглядом на морской глади, простирающейся тёмным полотном вплоть до самого горизонта. Козодой ничего ему не ответил, только внимательно осмотрел его худую, сутулую фигуру, мрачный взгляд, серьёзное, сосредоточенное лицо, чуть выдвинутую в злобе челюсть, скрюченные в напряжении пальцы… Козодой, за много лет привыкший к ночному мраку, уловил страшный лихорадочный блеск в глазах человека, отчего он невольно втянул голову и ещё сильнее прижался к земле.

– О чём ты постоянно молишься? – спросил вдруг человек, лениво поворачивая голову к козодою. Злой ветер со всей силы дунул ему в лицо и откинул назад его длинные чёрные пряди, обнажив уставшие глаза.

– За всех молюсь, – несколько робко ответил козодой. – Всегда есть за кого помолиться.

– А за себя молишься? – человек смотрел именно туда, где сидел козодой, но последний был уверен, что тот лишь знает его место, но на самом деле не видит его.

– Нет. Молиться за себя – дело неблагородное и неблагодарное, молиться нужно за кого-то другого, – с грустным вздохом сказал козодой. – Проходил мимо меня вчера пастух и плакал, что у него волки поели полстада, вот я за него и помолился. Неделю назад плакала жена, что с войны не приходит писем от мужа, я и за неё помолился, и за мужа. Потом слышу, она уж смеётся: муж сам своё письмо привёз.

Некоторое время человек молчал, погрузившись в свои тёмные, мрачные мысли, и даже в такой кромешной темноте, какая была той ночью, козодой видел, как лихорадочно блестели глаза этого страшного человека.

– А за меня помолиться можешь? – спросил он наконец глухо, свысока глянув на козодоя. Тот поёжился.

– Могу, – ответил козодой. – А за что молиться?

– Да просто помолись за меня.

– Нет, – покачал головой козодой. – «Просто» молиться нельзя. Надо молиться о чём-то, за что-то, за кого-то… Просто так никогда ничего не бывает.

Человек смерил козодоя колючим, цепким взглядом и отвернулся.

– За душу мою помолись, – бросил он сквозь зубы. Казалось, что бурное море, такое же, как внизу, под утёсом, плясало у него в глазах. – Я человека убил только что. Не просто человека – своего отца. Пусть кровь на моих руках уже остыла, он сам – ещё нет… Он лежит там… На полу… Ещё тёплый… Как будто живой…

Козодой испуганно отпрянул и готов был уже взлететь, как обычно, незаметно и бесшумно, но сдержался, остался сидеть между ветвями маквиса, только едва заметно вздрогнул и сильнее прижался к земле.