Молитва нейрохирурга

А теперь и наша «дорожная карта» вдруг резко устарела. Я шел по артериям вслепую – на чувствах, опыте и воображении, позволявшем «видеть» форму сосуда. Я хотел воссоздать шейку аневризмы стентами, – тогда бы я сумел закупорить катушками слабую часть сосудистой стенки. Маленькие и очень мягкие катушки заполняют пустоту и преграждают крови путь, словно плотина. Они похожи на спираль и чаще всего сливаются в шарик, вокруг которого в конце концов затвердевает костная ткань. Так врачи и латают слабые сосуды.

Как правило, перед тем, как ставить стент, нужно проверить, где находится аневризма. Но мы не могли: у нас не было приличного снимка. А если я поставлю стент неверно, есть риск, что катушки выскользнут из аневризмы, заблокируют сам сосуд, и все – обширный инсульт.

Я поставил стент поперек шейки аневризмы, ввел несколько катушек – мне казалось, этого хватит – и стал ждать. Жизненные показатели Дэниела оставались в норме. Мы провели финальную ангиограмму, чтобы увидеть, заделана ли аневризма и все ли сосуды в голове наполнены кровью. Позвоночная артерия в области шеи выглядела слегка шероховатой, как будто операция чуть повредила стенки. Обычно такой ущерб устраняют препараты, разжижающие кровь. Дэниел их и так принимал. Впрочем, его сосуды изначально были столь плохи и так много выдержали за время операции, что ущерб в таких обстоятельствах казался совершенно нормальным. Ангиограмма показала, что все заметные сосуды мозга снабжаются хорошо. Больше мы уже ничего не могли сделать. Я вывел проволоку и катетер и клипировал прокол в бедренной артерии.

Мы все тяжело вздохнули. Операция наконец-то завершилась. Но все закончится лишь тогда, когда больной проснется и мы убедимся, что он может говорить и шевелить пальцами рук и ног. Только тогда мы понимаем, как все прошло, и если все хорошо, можем расслабиться. Мы еще очень многого не знаем о мозге. Даже если ангиограмма и снимки выглядят хорошо, это еще не гарантирует того, что больной очнется без неврологических нарушений. И пока этого не случится, мы цепенеем.

Я отошел выпить воды, потом стал просматривать ангиограммы и заполнять историю, все время ожидая, когда Дэниел очнется от анестезии. Чаще всего больные приходят в себя минут за пятнадцать.

Толстяки могут пролежать дольше: препараты откладываются в жире и выводятся медленнее. Но это был не тот случай. В какой-то момент анестезиолог сказал, что уже время. Но Дэниел так и не проснулся. Неужели во время операции случилось что-то, о чем я не знал? Инсульт? Нет, слава богу, нет. На томограмме все было в порядке.

Можно вздохнуть спокойно лишь тогда, когда больной проснется и мы убедимся, что он может говорить и шевелить пальцами рук и ног.

Дэниел открыл глаза через полтора часа. Еще чуть позже – больные, как правило, к такому времени уже весело болтают, – он едва мог говорить. Слова были невнятными, руки и ноги с одной стороны не шевелились. Эмболический инсульт? Мы сделали МРТ, и да, инсульт был. Небольшой.

Вот только в стволе мозга.

Есть два вида инсультов. Эмболический, он же ишемический – когда бляшка или тромб, оторвавшись от стенки, застревает в артерии и перекрывает приток крови, лишая клетки мозга жизненно важного кислорода. Геморрагический – кровоизлияние – когда разрывается сосуд или аневризма и кровь проникает в мозг. Мы пытались предотвратить второй, закупорив аневризму Дэниела. А случился первый.

Ствол мозга играет важнейшую роль по отношению к другим областям. Значение этого маленького участка поистине огромно. В нем, словно воронка, сходятся нервы, принимающие команды и информацию от коры, и проходят дальше, к спинному мозгу. Ствол отвечает за сознание, за непроизвольные и критически важные функции вроде дыхания и еще много за что. Люди могут жить без лобных долей – но не без ствола мозга. Маленький инсульт, который может пройти незамеченным в переднем мозге, при поражении ствола способен вызвать гемипарез – паралич половины тела, – а то и что похуже.

Я был почти уверен: холестериновая бляшка оторвалась от позвоночной артерии Дэниела и застряла в маленькой артерии, питающей ствол мозга. Слишком маленькая, чтобы разглядеть ее на ангиограмме – но достаточно большая, чтобы вызвать инсульт, – бляшка отсекла кровь от этой маленькой части ствола мозга. За несколько часов стало ясно: Дэниел уже не был прежним, и его прогноз стал неопределенным. Ему могло стать хуже. Могло стать лучше. Он мог остаться паралитиком. Мог онеметь до конца дней. Перед операцией ему давали антикоагулянты – и продолжили давать теперь, поскольку они остались единственным лекарством, приемлемым при его инсульте. Я уже ничего не мог для него сделать – ни как врач, ни как нейрохирург.

Когда мы наконец-то смогли предположить, что случилось, я отправился к Нелли и проводил ее из приемной в коридор.