Молитва нейрохирурга

— Господи, где Ты был, когда меня насиловали? Почему Ты это допустил?

— Вас бросили? — тихо подсказал я.

— Я чувствовала, что Ты меня бросил. Будто Тебе все равно.

Признания отзвучали, и на миг воцарилась тишина.

— На кого еще вы злитесь? — спросил я. — Скажите Ему.

— Я злюсь на мать, — сказала она. — Злобная стерва, просто дышать мне не давала! Где отец ее только откопал! Ненавижу даже думать, что я с ними в родстве!

Она умолкла.

— Мы многого не понимаем в жизни, — сказал я. — Вот и вы застряли на месте. Вы все ждете объяснения от Бога, и только потом будто бы решите Ему довериться. Вы уже признали, что получили многое просто так. У вас есть вопросы о вашем прошлом, — но, видимо, есть и подтверждения того, что Бог проявил к вам доброту.

— Думаю, да, — призналась она с легкой улыбкой.

— Если вы готовы сделать шаг вперед, навстречу Богу, вам придется больше не требовать от Него объяснения причин. Уверен, когда-нибудь вы их узнаете. Но не сейчас.

Клаудия надолго задумалась.

— Скажите Богу что-нибудь, если хотите сделать этот шаг. Скажите так: «Господи, я не понимаю многих причин, но я оставлю поиск ответов и не стану их требовать. Если захочешь, объяснишь мне потом — у нас впереди целая вечность, и сейчас мне ничего не нужно. Я выбираю веру в то, что Ты добр и милосерден — и что Ты делаешь все так, как лучше для меня»[20].

Когда я умолк, Клаудия заплакала.

— Господи, я не знаю, зачем это было, — сказала она от чистого сердца. — Но я больше не буду спрашивать. Пусть все откроется потом. Я верю, что Ты милостив и желаешь мне добра, пусть даже все выглядит иначе.

Мне показалось, что после этих слов ее лицо словно озарилось. Сутулость исчезла. Она как будто скинула с плеч тяжелый камень.

— Вы идете к Богу, Клаудия, — сказал я. — Готовы ли вы простить мать и отца?

— Готова, — сказала она, и я помог ей отпустить эту горечь.

Она снова тихо заплакала, и мое сердце дрогнуло от боли, — я сочувствовал ей. Затем она затихла: наверное, она много лет не чувствовала такого мира и покоя. Я бросил взгляд на монитор: уже подошло время принимать нового больного, а я и не заметил. Клаудия взглянула на меня, но не вставала, — прислушивалась к чувствам.

— Так странно, — сказала она. — И легко. Будто тонну сбросила.

— Это нормально. Вы на пути к здоровой жизни. Я поражен тем, что вы сегодня совершили.

Я должен был принять другого пациента — назначенное время и так прошло, — и пришлось проводить Клаудию с наилучшими пожеланиями. Я знал: обида и горечь попытаются вернуться. И я не успел хоть чем-то заменить злость, бывшую у нее на сердце. Разговор с отцом или матерью мог снова всколыхнуть гнев и страхи. К счастью, долго ждать не пришлось: вскоре она позвонила.

— Как вы? — спросил я.

Она уже не плакала: голос был живым и веселым.

— Намного лучше! — радостно воскликнула она. — Со мной что-то произошло у вас на приеме! А еще я узнала, что мачеха за меня молится! Муж мне говорил то же самое, что и вы, но я ему не верила, а теперь меня спрашивают: «Что с тобой? Ты чего такая счастливая?»

Люди могут не слушать ни родственников, ни священников, а вот врачи, как ни странно, могут помочь им снова обрести Бога.

Я видел это много раз. Люди могут не слушать ни родственников, ни священников, — а вот врачи, как ни странно, могут помочь им снова обрести Бога. Я дал ей номер женщины, помогавшей в духовном исцелении, и Клаудия тут же ей позвонила. Она восстановилась невероятно быстро: за один визит она прошла от яростного неверия до абсолютного принятия Бога. Ее семейная жизнь начала улучшаться, и теперь она с надеждой смотрит и на себя, и на мир, — словно она ждала, пока кто-то поможет ей собрать осколочки веры в единую и прекрасную картину.

* * *

Джерри. Огромная аневризма, поразившая ствол мозга. Неимоверно опасная. Резидент, принимавший больного, вписал его в график срочных операций и позвонил мне в самую рань. Я просмотрел томограммы на домашнем компьютере. Да, случай был опасным, и разобраться с ним стоило как можно скорее.

Аневризма вспухла на базилярной артерии в передней части ствола мозга и разбухла настолько, что сжала сам ствол, отчего Джерри едва мог ходить. Большинство аневризм — с горошину, в диаметре миллиметров семь. Эта была вчетверо больше, что перевело ее в разряд гигантов. Мозг, в общем-то, на удивление неприхотлив; его отделы часто приспосабливаются к медленному росту аневризмы или опухоли. Но ствол мозга, равно как и спинной мозг с его канатом нервов, поддаются раньше других, — и именно их сейчас поражала аневризма. Риск мог оказаться фатальным.

Мои первые вопросы, даже когда случай столь опасен, всегда звучат так: «Делать — или не делать? Может, ничего не трогать? Это длилось годами — так сколь велик риск нанести больному вред? Или стоит просто вылечить симптомы и не трогать саму аневризму?» Вот о таком я в то утро и думал, пока ехал в больницу, — впрочем, без снимков я все равно не мог ничего рекомендовать.