Молитва об Оуэне Мини

Что да, то да: проверочные и контрольные в классе я писал всегда разительно хуже домашних, с которыми мне помогал Оуэн. Но мы вместе готовились ко всем заранее объявленным контрольным, и с учебой у меня понемногу налаживалось. Но писал я безграмотно, и мне назначили дополнительный курс для отстающих, что было почти оскорблением; кроме того — опять-таки из-за моей безграмотности и сбивчивых ответов в классе, — мне велели раз в неделю показываться школьному психиатру. В Грейвсендской академии привыкли к хорошим ученикам; трудности с учебой — даже если они сводились к орфографическим ошибкам — приравнивались чуть ли не к умственной отсталости.

Голос и здесь нашел, что сказать: «МНЕ КАЖЕТСЯ, ЛЮДЯМ, КОТОРЫМ УЧЕБА ДАЕТСЯ ТРУДНЕЕ, ЧЕМ ОСТАЛЬНЫМ, ПРИСУЩА НЕКАЯ СПЕЦИФИКА ВОСПРИЯТИЯ — ЧТО-ТО МЕШАЕТ ВОСПРИНИМАТЬ ИМ ЦИФРЫ И БУКВЫ. ИХ СПОСОБ УСВОЕНИЯ НЕЗНАКОМОГО МАТЕРИАЛА ОТЛИЧАЕТСЯ ОТ ОБЫЧНОГО — НО Я НИКАК НЕ МОГУ ПОНЯТЬ, КАК ТАКОЙ НЕДОСТАТОК МОЖНО ИСПРАВИТЬ С ПОМОЩЬЮ КОНСУЛЬТАЦИИ ПСИХИАТРА СКОРЕЕ ВСЕГО, ДЕЛО ЗДЕСЬ В СЛАБОСТИ НЕКОЙ ЧИСТО ФИЗИОЛОГИЧЕСКОЙ ФУНКЦИИ, КОТОРАЯ ОТ РОЖДЕНИЯ В БОЛЬШЕЙ МЕРЕ ВЫРАЖЕНА У ТЕХ ИЗ НАС, ЧТО СЧИТАЮТСЯ «ХОРОШИМИ УЧЕНИКАМИ». НУЖНО ИССЛЕДОВАТЬ НЕПОСРЕДСТВЕННО ЭТИ ФУНКЦИИ, ЧТОБЫ ПОТОМ ИХ КАК-ТО СТИМУЛИРОВАТЬ. ПРИ ЧЕМ ЗДЕСЬ УМСТВЕННАЯ ОТСТАЛОСТЬ?»

В то время еще никто из нас не слышал о дислексии и других формах «нарушения обучаемости»; ученики вроде меня считались просто глупыми или тугодумами. И не кто иной, как Оуэн, точно определил, с чем у меня трудности.

— ТЫ ПРОСТО СЛИШКОМ МЕДЛИТЕЛЬНЫЙ, — сказал он. — ТЫ ПОЧТИ ТАКОЙ ЖЕ ТОЛКОВЫЙ, КАК И Я, ПРОСТО ТЕБЕ НА ВСЕ НУЖНО В ДВА РАЗА БОЛЬШЕ ВРЕМЕНИ.

Школьный психиатр — пожилой пенсионер из Швейцарии, который каждое лето возвращался в Цюрих, — был убежден, что мои трудности с учебой непосредственно связаны с «убийством» мамы, совершенным моим лучшим другом, а также со всей «напряженностью и конфликтностью», которые доктор рассматривал как «неизбежное следствие» того, что я живу попеременно то с бабушкой, то с отчимом.

— Временами вы должны ненавидеть его — да? — задумчиво бормотал доктор Дольдер.

— Ненавидеть кого? — переспрашивал я. — Своего отчима? Да нет же — я люблю Дэна!

— Вашего лучшего друга — временами вы ненавидите его. Да? — спрашивал доктор Дольдер.

— Нет! — отвечал я. — Я люблю Оуэна — это был несчастный случай.

— Да-да, я знаю, — сказал доктор Дольдер. — Но тем не менее… ваша бабушка… она, наверное, для вас самое тяжелое напоминание, да?

— «Напоминание»? — недоумевал я. — Я люблю свою бабушку!

— Да, я знаю, — повторил доктор Дольдер. — Но все эти бейсбольные дела — это самое трудное, как я представляю…

— Да! — ответил я. — Терпеть не могу бейсбол.

— Да, разумеется, — кивнул доктор Дольдер. — Я ни разу не видел эту игру, так что мне трудно представить все как следует… Может быть, нам стоит вместе сходить на какой-нибудь матч?

— Нет, — отрезал я. — Я не играю в бейсбол. И даже не смотрю.

— Да, я понимаю, — сказал доктор Дольдер. — Вы так сильно ненавидите бейсбол — я понимаю.

— У меня не получается грамотно писать, — сказал я. — И я медленно читаю, я устаю — мне приходится водить пальцем по строчкам, а иначе я теряю нужное место…

— Он, наверно, очень твердый — бейсбольный мяч, — сказал доктор Дольдер. — Да?

— Да, он очень твердый, — ответил я и вздохнул.

— Да, я понимаю, — сказал доктор Дольдер. — Вы устали? Вы устаете, когда говорите со мной?

— У меня трудности с правописанием, — повторил я. — С правописанием и чтением.

На стенах его кабинета в изоляторе имени Хаббарда висело множество фотографий, старые черно-белые снимки; там были и часовые циферблаты на колокольнях в Цюрихе, и утки и лебеди на Лиммате, и люди, что кормят их с забавных сводчатых пешеходных мостиков. Многие из тех людей были в шляпах; казалось, вот-вот — и вы услышите, как соборные часы отбивают время.

В выражении вытянутого козлиного лица доктора Дольдера сквозила насмешка; его аккуратно подстриженная остренькая серебристая бородка не давала ему покоя: доктор все время подергивал ее кончик

— Бейсбольный мяч, — глубокомысленно произнес он. — В следующий раз принесите с собой бейсбольный мяч — да?

— Да, конечно, — ответил я.

— И приведите этого маленького бейсболиста — Голоса, да? — я бы очень хотел с ним тоже поговорить, — сказал доктор Дольдер.

— Я попрошу Оуэна, если у него найдется время, — пообещал я.

— ЕЩЕ ЧЕГО! — ответил Оуэн Мини, когда я передал ему просьбу доктора. — У МЕНЯ С ПРАВОПИСАНИЕМ ВСЕ В ПОРЯДКЕ!

Торонто, 11 мая 1987 года — увы, у меня с собой оказалась мелочь, чтобы купить в газетном автомате на углу свежий «Глоб энд мейл». В кармане нашлись три десятицентовика, и я не сумел устоять, прочитав анонс статьи на первой полосе: «Остается неясным, каким образом мистер Рейган собирается заставить свою администрацию и далее поддерживать контрас, оставаясь при этом в рамках закона».