Молитвенник хаоса

Я знаю, что все жвачные исполняют свой животный долг, они тянут плут, покрывают самок, они бодаются и телятся, они дают обществу молоко, а иногда и мясо, но вот бы им еще решить очеловечиться и спросить себя, чего стоит всё то, чему их учат и что им проповедуют.

Как так получилось, что к куче бредовых побасенок добавили веру, пусть и по привычке? И не стыдно им жить, не чувствуют они разве, что бесчестят себя и что вежливость в этих вопросах есть просто признание провала? Интеллектуальный комфорт, который они ищут, уже недостижим, и никакой традиции их не обнадежить, одна только глупость еще остается на это способна.

Неужто мы так низко пали, что даже главы государств, изголодавшись по законности, вплетаются в общее стадо и играют комедию перед жвачными, которых ведут на пастбище?

Если бы люди больше ни на что не надеялись и ни во что не верили, они бы в тот же час отказались плодить свое семя, а наши проблемы разрешились бы в рамках одного-двух поколении путем глобального вымирания.

Я не единственный, кто во всё это верит, но если есть те, кто думает так же, сколько из них решились бы написать об этом или, того больше, — проповедовать с кафедры или заявлять во всеуслышание? И какое правительство стало бы терпеть такие поучения? И какая религия — такие проповеди? От нас без конца требуют надеяться и верить, мы должны надеяться черт знает на что, лишь бы только надеялись, мы должны верить во что нам угодно, лишь бы только верили, мы свободны выбирать из набора бредней те, которые нам подходят,

Между тем, все цели, на которые указывает надежда, все объекты, которыми оперирует вера, объединяет именно это — они бесповоротно глупы, а еще непростительны, поскольку нельзя еще одно поколение оставаться дебилами, когда наши орудия становятся свободнее нас самих.

Когда люди убедятся в том, что их дети будут несчастней тех, кто их породил, а их внуки — еще несчастней. Когда они поймут, что больше мир ничем не излечить, что науке не сотворить чудес и что Небо так же пусто, как их кошелек, что все духовные наставники лгут, все правители — идиоты, а все политики — бессильны, их охватит отчаяние, и они станут прозябать в неверии, но умрут стерильными.

Между тем, стерилизация представляется той формой, которую принимает спасение, и без отчаяния и неверия люди никогда не согласятся быть стерильны, в особенности женщины. Нас губит оптимизм, и оптимизм по определению греховен.

Отказ от надежды и отказ от веры неизбежно ведут к отказу от размножения, мы изо всех сил стараемся не признавать эту связь, и даже те, кто желает опустошения мира, пока не стало слишком поздно, не решаются заявлять об этой связи из соображений выгоды. Поэтому никто не борется с причинами, все только сокрушаются о фатальных последствиях.

Бедные народы останутся бедными, и всем призывам к милосердию уже не исправить их участь, несчастные народы — те бездны, в которых исчезает спасение народов процветающих. Только опустошение — как бы оно ни наступило — может спасти их от нищеты.

Но мешает их национальная гордость, нужно еще обхаживать этих ничтожных людей, которые в своем безумии полагают, что, несмотря на всё их бессилие, у них есть права. Правда же в том, что те, кто подначивает их держаться за иллюзии во имя дутой духовности, только усугубляют беспорядок и готовят их к самому страшному будущему.

Лучше бы уже сейчас объяснить им, что голодающие сегодня попадут в бесконечный цикл голода, и много раньше, чем принято думать, ибо доброй воле не возместить нехватку запасов даже в странах, которые мы еще считаем богатыми, и я говорю «еще», потому что их изобилие целиком находится во власти войны.

После войны мы все станем нищими, а войны не избежать, потому что порядок, который мы поддерживаем, может разрешиться смертным миром — смертным в отношении как его императивов, так и его оснований.

Никакой духовности не возобладать над биологией и экологией, все духовные наставники остались в прошлом, нет никакой разницы между магами и священниками, мы равно заслуживаем презрения, ходим ли мы за советом к первым или проявляем уважение ко вторым.

Законам природы равно безразличны и экзорцизмы, и молитвы, и сегодня, когда мы всё лучше понимаем первые, преступно ставить им преграды и вдвойне преступно делать это из любви ко вторым. Никто не умрет от того, что мы откажемся приносить жертвы богам и почитать священников, но равнодушие к экологии и презрение к биологии грозят самыми трагическими последствиями дня всего человеческого рода.

Наши религии — чума, и власти, которые их поддерживают, — сборище развратителей. Вся наша духовность — просто род ментальной мастурбации, и теперь нам нужно мобилизовать все доступные ресурсы, если мы хотим заново продумать мир, в котором человек — единственный властелин жизни и смерти, — я повторюсь, и я прошу меня услышать, — единственный, ибо у метафизики кончаются алиби, и скоро мы уже не сможем скрывать от себя собственное бессилие.