Молнии в ночи [Авторский сборник]

— Ты не сердись, — она уголком кисейного платка вытерла предательскую слезу. — Я ведь любя… Вспомни о покойном отце: тридцать лет проработал на одном месте! И хорошо работал. Его знал сам Ахунбабаев. Спроси дядю Андрея, он был другом твоего отца, много может тебе порассказать. Отца все уважали… А уважение заслуживают только честным трудом. Я недавно вместе с твоей теткой ходила к Фасатхан, на дочку ее поглядеть, — уж невеста! А она мне: у сына-то вашего, говорят, и специальности нет никакой!.. Каково мне было это слышать? Рассказала я об этом твоему отчиму, а он и говорит: довольно вам рыскать по городу, я сам подберу невесту сыночку моему, Алидходже. Верно уж приглядел кого-нибудь. Ты, сынок, слушайся отчима, не груби ему. Совсем ведь старый, и никого, кроме нас, у него нет…

Поужинав, Алиджан поднялся, собираясь уйти. Мать остановила его:

— Куда ты, на ночь-то глядя?

— В город.

— Не ходи, сынок. Поздно уже.

Алиджан с неохотой подчинился матери. Некоторое время постоял над арыком, соображая что-то, потом прошел в свою комнату, бухнулся на постель, закурил… Комната наполнилась сизыми клубами папиросного дыма.

В окна веяло прохладой. По двору кружил легкий вечерний ветерок, от его дуновения колыхались джамбыл и петушиные гребешки, росшие на берегу арыка. Сквозь виноградник проглядывала луна. Ясная, чистая…

А на душе у Алиджана было смутно и тоскливо…

III

Когда Алиджану было лет десять-двенадцать, отчим часто брал его с собой на базар, заставлял торговать фруктами. Поначалу Алиджан противился — приходилось пропускать занятия в школе, — а потом это перестало его огорчать: на базаре было шумно и весело, интересней, чем в школе, и деньги так и текли в руки — легкие деньги… Кончилось тем, что Алиджан совсем охладел к учебе.

Халниса-хола хоть и сетовала на мужа — ох, портит сына! — но незаметно свыклась с тем, что Алиджан помогал семье, поторговывая на базаре.

Говорят: болезнь проходит — привычка остается.

Когда сын подрос, Халниса-хола и сама стала посылать его на базар.

Утром она наполнила два ведра белым урюком — ак-урюком, — позвала Алиджана:

— Сынок, сходи-ка на базар.

Алиджан молчал.

— Одно ведро продашь, другое занесешь к отчиму. Пусть доченька Вазирахон полакомится белым урюком, сам знаешь, как она его любит!

Алиджан нахмурился:

— Завтра схожу. Сегодня дел по горло.

— Знаю я твои дела! Кабы и правда делом-то занялся, — Халниса-хола вздохнула и строго добавила: — Пойдешь, куда я сказала. Отчима-то давно не навещал.

Делать было нечего. Алиджан нацепил на коромысло ведра с урюком и отправился в город. Халниса-хола, оставив калитку чуть приоткрытой, проследила за сыном участливым взглядом. Она увидела, как над дувалом, по ту сторону проулка, показалась девичья головка — девушка тоже смотрела вслед Алиджану. Халниса-хола узнала Фариду, докторшу, поспешила захлопнуть калитку.

Немного погодя, направляясь к соседке, она встретилась со сторожем махалли, стариком с торчащими, длинными, как мечи, усами. Поздоровавшись с ней, сторож сердито проговорил:

— Одна морока с вашим сыном! Давеча опять подрался… Ох, дождется молодчик!..

У Халнисы-хола заныло сердце: так вот отчего Алиджан явился вчера такой растерзанный! Она умоляюще взглянула на старика:

— Уж вы простите его…

— То-то и беда, что все прощаем да прощаем… Работать ему надо! Вон какой верзила вымахал, а все лодыря гоняет, сидит на материнской шее…

Халниса-хола хотела сказать, что сын никак не найдет подходящей работы, да прикусила язык… Кто ей поверит? Другие-то давно уже выбрали себе дело по нраву. Валиджан, вон, работает с утра до вечера, у огненной печи, обливаясь потом, и доволен своей судьбой. А младшему — все не по душе… Безделье ему по душе!

Сторож, так и не дождавшись от Халнисы-хола ответа, попрощался с ней и пошел своей дорогой.

IV

Алиджан не стал задерживаться на базаре. Он оптом продал оба ведра урюка и, не заходя к отчиму, заторопился в чайхану, где его поджидал приятель, курносый Шамси.

Чайхана находилась на берегу речки, неподалеку от дома Алиджана. Алиджан сразу же увидел своего сводного брата, Шамси, растянувшегося на паласе, на свежем воздухе.

— Заходи, не стесняйся! — крикнул он Алиджану. — Будь, как дома!

— Ишь, валяется, будто кучалы[30] наелся!

— Присоединяйся! — Шамси приподнялся на локте, цокнул языком. — А здорово ты вчера всыпал этому женоподобному… Расправился с ним, как с тем барсучонком! А мы тут плов затеяли. Ребята пошли за продуктами.

— Что за ребята?

— Джарарыкские. Слушай! Слетай-ка за пол-литром.

— Денег ни гроша.

— Так я тебе и поверил! — Шамси кивнул на пустые ведра. — С базара и без денег?

— Так то мамины…

— Ах, ты, маменькин сынок!

Шамси любил подразнить Алиджана. Сам он был низкорослый, и с особым удовольствием подтрунивал над высокими, статными парнями. Уж если кто из них даст оплошку — Шамси нахохочется досыта! «Вырос, да ума не вынес», — это было его любимое присловье. И он радовался, когда Алиджана называли не «палваном», а «простаком» и «дылдой».